Книга Зов сердца - Дженнифер Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По ее скулам разлился очаровательный румянец, вызывавший непреодолимое желание увидеть, как он станет еще сильнее.
— Я не замечала ничего подобного.
Такое самообладание стоило вознаградить объяснением, более близким к истине. Он отбросил уловки.
— Вы правы. Это был предлог, который маркиза приняла без особых вопросов, учитывая мое предосудительное прошлое. Поскольку я вовсе не желал, чтобы меня перенесли в город и поместили в доме губернатора под неусыпный надзор его супруги, я и воспользовался вами. Если вас это смутило, я приношу извинения.
— Мне кажется, ваши раны должны были послужить достаточным предлогом, чтобы не беспокоить вас.
— Два дня назад, может быть, и послужили бы.
В его глазах вспыхнули искорки смеха. Сирен придвинулась ближе, чтобы лучше видеть их.
— Вы хотите сказать, что… поправились?
— Не совсем, нет, но я чувствую себя лучше, чем кажется.
Чтобы подтвердить свои слова, он отставил бокал без видимого усилия приподнялся и сел, опираясь только на одну руку, вторая же спокойно лежала на согнутой ноге.
— Но тогда зачем? — резко спросила Сирен. Ей показалось невежливым заставлять его смотреть на нее снизу вверх и она опустилась перед ним на одно колено. Он пожал плечами.
— Причуда. Может быть, мне хотелось остаться. Возможно, я все-таки буду вояжером.
Улыбка тронула ее губы.
— Это непростой хлеб.
Он улыбнулся в ответ.
— Может оказаться, что и я не прост.
Она внимательно изучала суровые черты его загорелого до бронзы лица, твердый взгляд серых глаз. Наконец она проговорила:
— Вполне может оказаться и так.
— Вот это признание. — Он произнес это тихо, сводной рукой взял ее руку и поднес к своим губам.
Дверь каюты позади них с треском распахнулась. На пороге стоял Пьер, за ним — Жан и Гастон.
— Мадам Водрей была права, — прорычал Пьер.
Он метнулся вперед. Сирен вскрикнула, когда сильный удар в плечо отбросил Рене назад, и у него вырвался вздох от боли и удивления. Дюжий вояжер и его брат набросились на раненого. Рене увернулся и поднялся на ноги, опираясь на одну руку, которая запуталась в качающемся гамаке. Отскочив в угол, он пригнулся и замер в ожидании. У него в руках оказался кусок цепи с болтавшимся на конце капканом, он натянул его так, что заскрипели звенья.
— Перестаньте! Перестаньте! — пронзительно закричала Сирен, кинувшись к Пьеру и Жану, ухватив их за рубашки и отталкивая. Они замерли на полпути, увидев, чем защищается Рене. Сирен испытала облегчение, кровь прихлынула к голове, ей стало жарко, и в то же время дрожь охватила ее, когда она встала между Рене Лемонье и братьями.
Она повернулась к ним, считавшим, что защищают ее.
— Вы соображаете, что делаете?
— Даем ему урок хороших манер, милая, — сказал Пьер. — По собственному признанию мадам Водрей, они ему необходимы.
— Но что же она сказала?
— Что твоя улыбка, видимо, и есть лекарство, которое ему требуется.
— И это все?
— Этого достаточно.
— Достаточно для убийства? У него может снова пойти кровь, даже сейчас.
Пьер Бретон рассматривал человека в углу.
— На мой взгляд, он вполне хорошо себя чувствует.
Так оно и было, хотя он упал на одно колено, а его лицо побледнело. Сирен сказала:
— Вы получите по заслугам, если его выздоровление затянется хотя бы наполовину.
Было ясно, что эти двое не учитывали такой вероятности. И сейчас они не собирались принимать ее во внимание.
— Человек, который смог встать на ноги, чтобы драться, сможет встать, чтобы уйти. — В голосе Пьера звенела сталь.
— Если у него открылась рана на спине, ему потребуется по крайней мере еще одна неделя покоя.
— Еще один день, милая, ну два. Не больше.
Она не принимала такой ультиматум. Резко отвернувшись от старшего Бретона так, что взметнулись юбки, она подала Рене руку. Пока Бретоны были рядом, он едва опирался на нее, но когда они ушли, кроме Гастона, — тот лишь отошел к табурету возле очага, — он позволил ей усадить себя на одеяло из медвежьей шкуры и осмотреть раны.
Она присела перед ним на колени, вытянула рубашку из брюк. Он поднял руки, она стащила ее через голову. Снимая рубашку, она встретилась с его взглядом, живым и оценивающим, устремленным ей прямо в лицо.
— Женщины меня и раньше раздевали, — сказал он, — но никогда ни одна не защищала и не спасала меня.
Руки вдруг перестали слушаться ее, когда она попыталась вывернуть его рубашку.
— Просто защитный инстинкт. Мне жаль, что это оказалось необходимо.
— Я вам не птенчик и не ребенок.
— Вы ранены.
— И этого достаточно?
В ее глазах заплясали золотистые огоньки, и уголки губ приподнялись.
— И мне обещан ваш камзол.
— Да, — произнес он. — Я чуть не забыл.
— Прошу вас, не забудьте. Я рассчитываю на ваше обещание.
Он был так близко. Она могла разглядеть в его бровях отдельные черные волоски, похожие на маленькие изогнутые струны, ложившиеся ровными блестящими дугами; едва заметный шрам над глазом; четкие, словно вырезанные, линии рта и пробивавшуюся черную бороду. Она ощущала тепло его тела и чистый мужской запах. Он сидел неподвижно, но в этой неподвижности угадывалась такая сила, такая спокойная уверенность, которые окутывали Сирен точно облаком.
Он повернулся к ней спиной и замер. Она с трудом заставила себя прикоснуться к нему, ощупать повязку у него на груди, разглаживая пальцами края, проверяя, не ослабла ли она от его резких движений. Она придвинулась ближе, осторожно трогая толстую прокладку, закрывавшую неровную рану у него на боку.
Она вздохнула. От прикосновения на ткани расплылось красное пятно.
— Идиоты несчастные! — воскликнула она.
— Кровь идет? — спросил он через плечо.
— Они могли бы вас угробить, если бы добрались! — Она оторвала кусок полотна, сложила его в повязку, чтобы наложить на рану. — И все из-за пустяка. Из-за ерунды! Они сумасшедшие, все трое. Они думают, что каждый мужчина, который посмотрит на меня, возьмет меня силой, если они не вмешаются. Они оберегают мою девственность каждую секунду, будто это какая-то драгоценность. Это невыносимо!
— Вашу девственность. — Слова звучали нерешительно, как будто он сомневался в их значении. Они были произнесены тихо, потому что Гастон был рядом, а голоса братьев доносились с дамбы.