Книга Конец «Русской Бастилии» - Александр Израилевич Вересов

хорошо.

— Скоро праздник, — сказала она, — потом ты уедешь. Когда мы с тобой будем еще вместе?..

Ей хотелось, чтобы Коля заговорил о другом. Но им владело все то же раздумье.

— Этот праздник должен решить многое, — произнес он, — но об этом даже тебе сказать не могу…

Лодка плыла по воде, горевшей закатным пожаром. И с поднятых, на взмахе, весел падали куски огня.

12. Слесарь-чудодей

На маевку жители правого и левого берега собирались почти всегда вместе. На заводе работали в большинстве мужчины, на мануфактуре — женщины.

Такие собрания имели самый безобидный вид. Друзья-приятели проводят денек вместе, на приволье. Полиции тут не к чему придраться.

Сходились в лесу, за Ганнибаловкой. Тащили туда ведерные самовары и всякую снедь. Тренькали балалайки. Голоса подвыпивших парней заводили частушечный перебор.

У молодежи, у подростков была своя игра. Они жгли бочку из-под смолы. Такую бочку добывали накануне. Чаще всего ее выкрадывали из пристанского амбара. Прятали в лесу до нужного часа.

Едва настанут сумерки, в разгар веселья зажигали бочку. Мальчишки прыгали через нее. Потом устраивали хоровод. Все брались за руки, пели песни.

Но главное было не здесь, а в глубине леса, на опушке.

Николай давно уже знал, что в лес неприметно уходят многие рабочие. Были среди них и молодые, но непременно из тех, кого называют «самостоятельными», — люди надежные.

Отец туда не ходил. Сын как-то спросил его:

— Чего они там тайком от других делают?

— Разговоры разговаривают.

В этих словах Михаила Сергеевича чувствовалось неодобрение.

Настало время, и жизнь подсказала Коле вопросы, на которые он искал ответа. Захотелось понять: о чем же тайно «разговоры разговаривают»?

Первомайские сходки — маевки — в Шлиссельбурге были в чести не первый год. Для Коли Чекалова это был просто долгожданный денек, когда можно повеселиться. Но он уже чувствовал, что у маевок есть еще и другой, непонятный ему смысл.

После памятного разговора, когда Игнат Савельич обругал Чекаленка «сопляком», он много думал о старом слесаре.

Игнат Савельич считался на заводе первейшим знатоком машин. Когда разлаживался какой-нибудь механизм, обращались к нему. Слесарь был грамотен, но в чертежах не разбирался. Он говорил, что ему надо посмотреть, «потрогать» железо. И действительно, проходило немного времени — и под его короткими пальцами машина оживала. Так его и звали: «чудодей». Даже мастера-немцы признавали у него талант и нередко просили помощи.

Игнат Савельич и сам придумывал машины. Одно такое устройство приезжали смотреть инженеры из столицы. Устройство было простое: небольшой маховик, пара шестеренок с передачей и тяжелая кувалда, насаженная на штырь.

Кувалда при повороте маховика опускалась на железный брусок, плющила его. Никакому кузнецу такой удар не под силу. Приезжие инженеры расспрашивали Игната Савельича о расчетах и чертежах. Он разводил руками:

— Какие чертежи? Я «по месту» работаю.

Инженеры дивились его бесхитростности.

У себя же в слесарне Игнат Савельич говорил друзьям:

— Экая невидаль «железный кузнец». Никакой от него легкости никому не будет. Нам бы другую машину переделать да по-новому в ход пустить!

Жил Игнат Савельич хотя одиноко, но «на людях». К нему за советом шли, у него можно было при нужде и полтинник перехватить, — зарабатывал он больше других.

Вот этот-то слесарь-чудодей в канун нынешней маевки сказал Чекалову:

— Хватит тебе с ребятней прыгать. Со мной пойдешь. Но о том помалкивай.

Под вечер Игнат Савельич пришел посмотреть, как молодежь разожгла бочку. Он дождался, когда под всеобщий радостный вопль разлетелись обручи и бочка выстрелила снопом искр.

Слесарь кивнул Николаю и вместе с ним пошел в чащу.

На поляне беседа, видимо, заканчивалась. Но стоило подойти Игнату Савельичу, заговорили снова.

Несколько человек сидели и лежали на траве. Почти все они были знакомы Николаю. На него посмотрели сторожко.

Слесарь успокоил товарищей:

— Да это Чекаленок. Наш он.

Николай не понимал, что собственно означает «наш». Но ему нравилось, что о нем так сказали. Он сразу почувствовал себя повзрослевшим.

Будущий семинарист сел в сторонке, под березой с ветвями, росшими на одну сторону. Он старался понять суть разговора. Впервые в жизни паренек из заводского поселка услышал слова «самодержавие», «рабочий класс», «борьба».

Разумеется, о том, что существуют революционеры, что они за рабочих и против царя, он уже знал. Но в школе и в городе о них говорили с оглядкой, шепотом. В его сознании революционеры рисовались какими-то особенными людьми, бесстрашными и гордыми.

Оказалось, слесарь Игнат Савельич, двое кузнецов, конторщик, переплетчик, двое плотников-чистоделов, люди, которых Николай чуть не каждый день встречал на своей улице, — вот они и есть революционеры. Не верилось!

Погруженный в свои мысли, Чекалов не заметил, как стемнело и поляна постепенно начала пустеть. Расходились маленькими группами. Смешивались с молодежью, которая все еще перекликалась в лесу.

Девушки на пнях-гнилушках собирали светлячков. Пускали их в полет, любуясь удаляющимися живыми искорками.

Коля знал, что Муси здесь нет, — ее на такие сходки не пускают. Зато Зосин голосок он услышал сразу, едва вернулся с поляны.

Зося украсила светлячками волосы и с целой ватагой мальчишек носилась по лесу. Светились ее косы, светились глаза.

Тени за деревьями уплотнились, почернели. Все вокруг стало незнакомым. Не раз исхоженные тропинки ускользали, вели неизвестно куда. Посвежело. Тучи обложили лес и пролились крупным холодным дождем.

Толкаясь, обгоняя и окликая друг друга, все побежали по дороге к поселку.

Николай не спешил. Намокшая рубаха облепила тело. Подошвы скользили. Ему нравилось и то, что идет дождь, и что холодок пробирается за ворот, к лопаткам, и что на лужах вспухают и лопаются пузыри.

Этот день, эта маевка навсегда останется в его памяти. Сегодня он перешагнул очень важную веху в своей жизни. Теперь начнется что-то новое? Или просто вот так закончилось его отрочество?

Около Шереметевки, маленького прибрежного селения всего в несколько домиков, на плоском камне он вдруг увидел женщину в платке, накинутом на плечи. Она смотрела на крепость, выступавшую из воды. Николай не мог разглядеть лица женщины, но у него даже сердце сжалось, — так явственно было ее горе.

Чекаленок хотел незаметно пройти. Но ветром повернуло фонарь, укрепленный на невысоком столбе. Николай заметил, что у женщины мокрое лицо, мокрое не от дождя.

— Тетя, — сказал он, — тетя…

Женщина выпрямилась, прижала руки к груди.

— Не пугайтесь, пожалуйста, — сказал Чекаленок.

— Уже ночь и дождь, — удивилась женщина и вдруг заспешила: — Мне на Ириновскую дорогу. Как пройти?

— Не доберетесь вы по грязи… Вам обсушиться надо. Пойдемте к нам, тетя, — предложил юноша, — мама вас