Книга Малышка Мелани - Натали де Рамон

У меня давно голова шла кругом от ее болтовни, а уж это слово «беседовал»!.. Да еще эта сверхзвуковая скорость и вой «сирены», и дешевые сигареты! Ну почему мне так не везет?…

— …приходим. Фотограф нас, конечно, узнал. Открыл дверь, только внутрь не пускает и взгляд какой-то дикий. Как если бы мы его с толчка сняли, а у него понос. Ладно, я не обращаю внимания, в квартиру не прошусь и говорю: так и так, у тебя рукопись Мориньяка? Он говорит, мол, подождите, сейчас принесу. Тут в квартире кто-то как заорет: «Сволочь! Я так и знал, ты работаешь на фараонов!» Фотограф что-то в ответ бурчит и выносит нам твою рукопись. А за ним выскакивает бешеный тип с пушкой и начинает палить без разбору.

Машина резко затормозила. Если бы не ремень безопасности, я бы наверняка вылетела через лобовое стекло.

— Все, приехали! Вылезай! Я с тобой не пойду, я и так полдня на тебя потратила. Палата триста сорок два. Хирургия. Третий этаж.

Пошевельнуться я не могла. Мне плохо верилось, что после этого бешеного ралли я все еще жива.

— Сидишь? Ждешь, чтобы я досказала? Ты что, не поняла, что Луи прикрыл меня собой? Что моя порция свинца ему досталась? Конечно, Фотограф тоже ранен, но не сильно, а бешеного я остановила. — Элис прищурилась и изобразила, как будто целится и стреляет. — Промеж ног, точнехонько! Все, теперь кастрат! Представляешь, а эти коновалы занялись первым им, а не Луи! Дескать, ранение в пах очень опасное! Кретины! — Она повернулась и достала с заднего сиденья какой-то пакет. — На, держи.

— Из-за какой-то распечатки не стоило рисковать жизнью. Что это? — спросила я, забирая пакет. Из него торчала бутылка дорогого сока.

— Отдашь Мелани. Малышка, небось, голодная, не отходит от Луи с самого утра. Я сразу привезла ее к нему, чтоб была рядом, когда он очнется после операции. И рукопись твою дала почитать, чтоб ей не скучно было.

— Мелани? — изумилась я. — Но тогда мне неудобно появляться в его палате.

— Перестань, она девчонка толковая, все понимает как надо, — произнесла Элис. — Ну-ка, посильней захлопни дверцу! Нет, не так! Сильней! — И машина сорвалась с места.

Глава 11,

в которой я вошла в палату

Луи лежал возле двери. Кроме него там были еще и другие больные. Со своих коек они все уставились на меня.

Он был весь в каких-то трубках. Очень бледный, усталый и потрясающе красивый, невзирая на трубочку, торчащую изо рта. А рядом с ним на стуле сидела девочка, очень похожая на него, хорошенькая, но беленькая, с двумя старомодными косичками, и открыто улыбалась мне. На ее коленях лежала стопка бумаги. Моя рукопись. Меня захлестнул стыд.

Девочка вдруг вспыхнула, вскочила, роняя рукопись на пол, и повисла на мне.

— Мамочка! Это ты! Я сразу узнала! Я так и думала, что это ты! — Обняла меня за талию, прижалась лицом и, обращаясь к Луи, добавила: — Вот видишь, папочка, а вы с тетей Элис мне не верили! Она еще красивее, чем я думала!

Луи смотрел на меня и смущенно поводил плечами. Я видела, что поводить плечами ему больно, и говорить он не может, потому что в рот вставлен аппарат с дыхательной трубкой, и даже писать в блокноте он не в состоянии — в одной руке капельница, а кисть другой забинтована.

— Я такая счастливая, — говорила девочка, прижимаясь ко мне. — Ты не расстраивайся, мамочка, наш папочка скоро поправится, и мы будем жить вместе. Тебе понравится у нас дома! Знаешь, я умею варить суп, макароны, жарить картошку, — девочка отстранилась и загибала пальцы, — стирать в машине, даже гладить! Я сама все убираю. У нас с папочкой дома чисто-пречисто! Знаешь, у нас есть рыбки! А на стенах мои картины. Да, да! Знаешь, я умею рисовать, а папа сделал для них рамки. А одна рамка даже настоящая, из магазина.

Сцена и оживленная болтовня девочки привлекли внимание других больных в палате. Я не могла решиться возразить девочке, я вообще была не в состоянии вымолвить ни слова! Я молча протянула пакет с едой Мелани.

Она обрадовалась, вытащила огромный сандвич и попросила меня открыть сок. Я открыла.

Она стала есть, продолжая болтать с набитым ртом о том, как нам будет хорошо всем вместе, а соседи Луи по палате многозначительно подмигивали и делали мне всякие другие одобрительные знаки. Тут появилась медсестра и заявила, что уже шесть и время посещения окончено. Мелани поцеловала Луи, сказала:

— До завтра, папочка! — положила недоеденный сандвич на его постель, собрала с пола рассыпанные листы моей рукописи, деловито протянула мне, сунула недопитую бутылку сока обратно в пакет, взяла в одну руку свой сандвич, в другую — мою руку, повторила: — Папочка, до завтра! — и увела меня из палаты.

Я едва переставляла ноги. Дурацкая ситуация! Но я неспособна огорчить девочку, которая мне очень симпатична, несмотря на явные психические отклонения, прямо заявив ей, что никакая я не мама. К тому же Луи ранен из-за того, что хотел помочь мне, так что мой долг — позаботиться о его дочке.

Но как долго мне придется заботиться о чужом ребенке? Неужели до выхода Луи из больницы? У меня своя жизнь, нужно начинать работу над новым романом! У Луи что, нет никаких родственников, чтобы на время отдать ребенка им? Я-то тут при чем? Ну поцеловалась с ним, ну пострадал из-за моей рукописи, а кто его просил? Что же, теперь я неизвестно сколько должна нянчиться с его ненормальной дочкой? Теперь понятно, почему Луи не нужны женщины! Да просто никому не хочется связываться с папашей, у которого ненормальный ребенок!

— Не грусти, мамочка! Папа поправится, он в больнице не в первый раз. Знаешь, просто у него работа такая! Ой, мамочка! — вдруг спохватилась она. — А ты не голодная? Ой, я чуть было все не съела одна! — Достала из пакета и протянула мне второй сандвич! — Давай посидим тут, в вестибюле, на лавочке. Ты поешь!

— Спасибо. — Я взяла сандвич, откусила и почувствовала, что не смогу удержать слез.

— Не плачь, мамочка! Наш папа обязательно поправится! Честное слово! Ну пожалуйста, не плачь! Знаешь, у тебя потечет тушь, а ты такая красивая, как актриса! Ну не надо, не плачь! А то мне самой опять захотелось плакать, а я обещала папе, что не буду! Я дала ему слово, что никогда не буду плакать, если его подстрелят на работе!

Она смотрела на меня снизу вверх, тянула за руку, и в ее огромных карих глазах, таких похожих на глаза Луи, стояли слезы. Но ведь точно такие же круглые глаза у Нестора, с ужасом подумала я.

— Давай лучше поговорим, мамочка. Знаешь, папа всегда разговаривает со мной, когда я собираюсь заплакать. Мы говорим, и это помогает. Честное слово, помогает! Расскажи мне, почему ты хочешь плакать? Какое у тебя горе?

Я молчала, вместе со слезами жадно глотая куски сандвича — с самого утра у меня во рту не было ничего, кроме этого дурацкого кофе во время съемки. Я такая же эгоистка, как Нестор! Я думаю только о себе! Мне, видите ли, невмоготу позаботиться о ребенке! А она такая маленькая и вдруг поняла, как же я голодна! И как же давно никого на свете не интересовало, голодна ли я! Например, Нестор пригласил меня вчера в ресторан не потому, что хотела есть я, а потому что хотел есть он сам. А эта крошка сама ничего не ела с утра да еще переживала из-за папиных ран, и вдруг нашла сил пожалеть меня! Чужую тетку! Или потому, что приняла меня за маму?…