Книга Эльфицид: Служба - Альберт Беренцев

чаша для жертвоприношений.

Стены святилища были опоясаны полосой медных барельефов, изображавших сцены падения Первой Луны и начала новой эры. Само устройство святилища не допускало ничего мирского и лишнего, здесь нашлось место лишь для древнейших и священных материалов — черного камня из прошлой эры, терракоты и меди. Саги–Астер знала, что статуэтка Трех Сестер была поставлена здесь еще на заре времен, а медные барельефы появились много позже, всего несколько сотен лет назад. Они не позеленели от времени, потому что их защищала кровавая магия черного камня.

Астер положила под язык очередную пластинку красного чая и запела Первую Табличку, обходя по периметру святилище и кастуя в каждом из четырех углов помещения по волшебному огоньку. Так велел ритуал. Когда святилище наполнилось голубым холодным магическим светом, Сагир–Астер затушила ставший ненужным фонарь, подошла к алтарю и пропела «Кровь и тайну» из Шестой Таблички:

— Великую тайну открыла нам Старшая Сестра. И кровь есть мана, а мана есть кровь. Помните же, что вашу ману вы восполните лишь из крови тварей прошлой эры, что течет в подземных реках их душ. Но не берите крови и маны от живых или убитых нашей эры, заклинаю вас. Лишь эльфы делают так, и их бесчестье известно нам. Кровь живых и погибших нашей эры питает лишь Трех Сестер, но не демонов, не людей, не эльфов, не орков, не рептилий, не животных. Помните об этом, чтобы не сделать падение Первой Луны бессмысленным. Ибо Первая Луна упала, чтобы появились подземные реки крови, чтобы выросли Кровавые цветы на алтарях, чтобы вы могли восстановить вашу ману.

Закончив петь, Астер извлекла из инвентаря небольшой ритуальный кинжал, на рукояти которого были выгравированы Солнце, Луна и звезда, и быстрым привычным движением разрезала себе ладонь. Она капнула несколько капель крови в терракотовую чашу и получила положенные за жертвоприношение баффы к концентрации, метафизике и мистицизму. После этого Астер встала на колени перед алтарем и стала петь Третью Табличку, с начала и до самого конца.

Эта часть обряда была важнейшей и призвана была успокоить и изгнать обратно в мир мертвых самую страшную и страдающую душу, пришедшую сегодня ночью в подземный лабиринт. Метущаяся душа сына неизвестного царя прошлой эры, принесенного в жертву, когда было окончено строительство лабиринта, должна была быть покорена последней. Именно ради нее Сагир–Астер пела, чувствуя, как начинают болеть, а потом и затекать ее колени. Но Астер, несмотря на то, что была лишь послушницей, умела петь длинные песни. Она знала, что песнопение — это работа, и как и в любой работе, тяжелее всего в начале. Через полчаса она забыла и про болевшие колени и про собственное тело, застывшее в молитвенной позе, остались только танцующие Сестры перед ней и блестевшие в магическом свете барельефы на стенах святилища. Астер теперь особенно глубоко понимала слова песен из Третьей Таблички, ей открывались тайные смыслы божественных писаний.

Но через час потеряли смысл и слова, а барельефы и статуя слились в одно едва осознаваемое медно–терракотовое пятно. Астер продолжала петь, но сама песня теперь воспринималась ею просто как набор звуков, как музыка, в которой нет и не может быть такого обыденного и человеческого понятия, как смысл. Остались лишь божественные звуки, а перед глазами Астер было только лицо Младшей Сестры, весь остальной мир превратился в набор цветных пятен. Затем жрица не видела уже и лица, остался лишь взгляд Сестры. Астер достигла той глубины, когда уже не осознаешь себя, как личность, она теперь сама стала песней. Ее рот продолжал петь, но в этом больше не было ни воли, ни усилий. Пластинка красного чая под языком Астер давно уже отдала весь свой сок, но жрица не выплевывала ее, потому что забыла про само ее существование.

Через три часа исчезло и ощущение себя песней, не осталось вообще ничего. Если бы Астер сейчас прервали и попросили бы назвать собственное имя — она бы не вспомнила его…

Астер вдруг стала совсем маленькой. Она еще не была «сагир», потому что так называют только послушниц и младших жриц. А она не послушница, она маленькая пятилетняя девочка. Она стоит на пороге собственного дома ярким солнечным днем, и с каменных равнин Алькахила дует жаркий ветер. Папа еще жив, эльфы еще не убили его, а мама совсем молодая и счастливая. Старшую сестру маленькой девочки зовут Хоста и она сегодня выйдет замуж. Хоста даже уже примеряет свой свадебный обруч, отделанный акульими зубами и зачарованный на повышение привлекательности.

Вниз от дома тянется пологий каменистый склон, где фыркают привязанные хизаны, на которых на свадьбу съехались гости из окрестных селений. Маленькой девочке все интересно — и гости в цветных одеждах, и вонючие мохнатые хизаны, и свадебные подарки, согласно традиции заранее сложенные за домом, и почему мама такая веселая, и даже страшный эльф–магистрат, высокий, в тоге и с остренькими ушками. Но вдруг мама мрачнеет, она идет вниз по склону и маленькая Астер бежит за ней, ей интересно узнать, что случилось. Ну, конечно. Это незнакомый дядя ведет Илку, схватив того за ухо. Илку опять набедокурил. Илку — это брат Астер, всего на два года старше. В руке Илку сжимает мана–термита, и Астер с ужасом видит, что все лапки у того оторваны.

— Из вашего паренька добра не выйдет, госпожа, — говорит незнакомый дядя.

— Илку, что ты опять натворил? Ох, простите, господин Альсаван.

— Он украл у меня этого мана–термита, моя госпожа, — сообщает Альсаван, — Но дело не в этом. Я не в обиде, и не хочу портить ваш праздник. Дело в том, что ваш сын стал курочить этого термита. Он пытался его поджечь заклинанием, а потом начал драть ему ноги.

— Илку!

Илку мрачно молчал, как и всегда, он был самым молчаливым мальчиком, которого знала Астер.

— Еще раз простите, моя госпожа, — продолжил Альсаван, — Но я уже видал такое раньше. Сначала насекомые, потом животные, потом люди. Я просто волнуюсь за вашего сынка.

— Ну что вы, — смущенно сказала мама, — Илку не такой, людей он не будет мучить никогда, я уверена. Да, Илку? Прошу, простите нас, господин Альсаван.

— Ладно, беги, малец. Пусть мама с тобой разбирается, —