Книга Игра в японскую рулетку - Ирина Сергеевна Тосунян

полагалось осторожно извлекать из коробок, разворачивать и любоваться работами, не поднимая их (в целях безопасности) над полом выше 30 сантиметров. Обойдя круг склоненных в почтительном восхищении рук, раковины одна за другой уплывали обратно в мастерскую, а на смену им помощники Курино-сана выносили другие. Затем настал черед антикварных вещиц из коллекции художника. На появившиеся чаши и сосуды из лака гости боялись даже дышать и почти не решались оторвать их от мягких татами выше 15 сантиметров. Но для того, чтобы по-настоящему оценить эти вещи – неброские, сдержанных темных расцветок, нужно либо родиться японцем, либо быть очень тонким ценителем и знатоком японской старины. Увы, мы таковыми не являлись и потому мой спутник, исследователь по натуре и по профессии, получив в руки очередную крохотную чайную коробочку, любопытствуя, сложил два пальца и энергично постучал ногтем по лакированной поверхности. Я увидела, как замер и побледнел хозяин дома. Повернувшись к нашему другу-японцу, благодаря которому мы и были удостоены этого приглашения, он тихо и терпеливо попросил: «Скажи своему гайдзину, что это очень старая чайница из настоящего лака, стоит она 300 тысяч долларов, столько же, сколько весь мой дом. Пожалуйста, пусть он с ней обращается достойно».

Август в Реттиховке

Отец Казумасы Мивы с войны не вернулся, сгинул где-то в русских лесах под Владивостоком. Ни писем от него не осталось, ни открыток. Четырехлетний Казумаса запомнил только руки, крепко-крепко сжимавшие его при прощании, да жесткое сукно военного френча. Его двухлетний брат не запомнил и этого.

Следы пропавшего без вести в 1945 году японского солдата Сигеичи Мивы, 1911 года рождения, семья искала упорно, десятилетия подряд обращалась в соответствующие официальные организации бывшего Советского Союза. В 1999 году из Приморского краевого фонда мира в Японию пришло письмо, в котором сообщалось, что разыскиваемый отец семейства наконец-то нашелся: в 1945 году он был взят в плен и вместе с другими японскими солдатами работал на лесоповале возле поселка Реттиховка Черниговского района Приморского края. А в 1946-м вместе с 11 другими военнопленными Сигеичи Мива был похоронен на кладбище вблизи лесозаготовительного участка, о чем спустя два года и был составлен акт, подписанный представителями военной части номер 75138 с одной стороны, и военнопленным солдатом-японцем по имени Хатори Сабуро – с другой. Семье сообщить об этом прискорбном факте то ли забыли, то ли еще что.

Господин Казумаса Мива предпринял все усилия, чтобы как можно скорее оказаться в Реттиховке, отыскать отцовскую могилу и перевезти прах покойного на родину.

С тех пор каждый свой отпуск в августе он проводит в этом поселке и его живописных окрестностях, расширяя и расширяя круг печального поиска. Именно там, в 20 километрах по окружности, разбросаны могилы почти пятисот военнопленных японцев. Нашел даже старожила, который был лесничим этого района 50 лет назад и знал расположение захоронений.

В первый же свой приезд Мива-сан заказал панихиду по умершим соотечественникам. При содействии местных властей на одной из братских могил установил гранитную плиту в память всех японских военнопленных, похороненных в районе поселка Реттиховка. Несколько дней спустя гранит был разбит на мелкие кусочки. Иностранцу поселковые власти объяснили, мол, это «шалости местных школьников».

На следующий год Мива-сан привез в Реттиховку новый памятник из розового мрамора, который заказал на заводе во Владивостоке. А в дар местной школе преподнес стереопроигрыватель, громкоговоритель, электропианино, по пятнадцать футбольных, волейбольных, баскетбольных мячей… Довольны были все – и хозяева, и гости. А спустя время новую плиту постигла та же печальная участь.

С тех пор доброволец-поисковик каждое лето везет в российскую глубинку подарки: одноколесные велосипеды для детишек, сельскохозяйственную технику для взрослых, рассматривает многочисленные предложения по созданию совместных предприятий, этаких «контор по закупке рогов и копыт» на немыслимо не выгодных для иностранной стороны условиях, пытается пробивать эти абсурдные проекты у себя на родине. Он готов на все, на любую благотворительность только бы разрешили продолжать поиски так до сих пор и не найденного отца и не разрушали мраморный памятник, который он с маниакальным упорством каждый раз восстанавливает. Он упорно ищет, и уже идентифицировал и возвратил многим японским семьям их пропавших без вести, но не позабытых мертвецов. Он зубрит русские слова и предложения, для того чтобы иметь возможность самому, без переводчика, общаться со своими новыми друзьями в Приморье. Он пишет безответные письма в официальные российские органы с просьбой помочь ему получить «Учетное дело», заведенное в Главном управлении по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР на солдата Сигеичи Миву, чтобы хоть что-то еще узнать о своем погибшем отце.

А представители краевого Фонда мира тем временем увещевают несознательных местных жителей, особо склонных к насильственному свержению мраморных плит, и приводят простые, как политинформация, но понятные населению доводы: «Стремление господина Мивы к мирному сосуществованию, дружбе между народами основывается не только на поисках праха отца. Еще ребенком Мива-сан пережил ужас ядерной бомбардировки. Поэтому он хочет, чтобы наши народы жили в мире, чтобы дети наши знали историю страны, поселка, помнили о людях, о войне, какой бы горькой ни была эта память. Факт пребывания в нашем крае японских военнопленных – это тоже история… Поэтому господин Мива ведет большую работу с детьми, считая, что именно с малых лет в человеке нужно воспитывать доброту, уважение, почитание старших…»

А еще он пишет письма мне и задает очень больные вопросы, на которые наивно рассчитывает получить ответы. «В прошлом году, – пишет он, – я спросил директора школы в Реттиховке: «Катались ребята на тех одноколесных велосипедах, которые я им подарил?» «Нет, – сказала директор, – мы храним велосипеды на складе, так как ребята их могут сломать!».

«Что мне делать? – сокрушается в письме Мива-сан. – Как вы думаете? Чему учат ребят русские учителя? Я смотрел на открытку с изображением красивого русского храма и мысленно видел другую фотографию, напечатанную в наших японских газетах: маленькие дети робко стоят у стены в московском метро и держат плакат с просьбой о помощи. Но никто им не помогает. Незадолго до этого в телепередаче я услышал, что там же, в Москве, на одной из главных улиц установили ящик: для сбора денег на ремонт храмов. Меня это потрясло. Что важнее для страны: накормить маленьких детей или помочь реставрировать храмы? Что важнее для страны: Бог или ее маленькие граждане? И неужели есть надобность в подобном Божьем испытании малышей?

Я желаю помочь этим маленьким бедным детям! Невзирая на возможное наказание за оскорбление Бога. Я желаю их накормить досыта, пусть даже один раз! Даже если Бог запретил им по тем или иным причинам употреблять в пищу