Книга Три женщины - Лиза Таддео

Вернулась в университет, стала посещать театры в центре города, подумывала о карьере продюсера. Она знала, как нужно разговаривать с людьми, умела заинтересовать чем-то новеньким скучающих богачей вроде друзей отца. Смотрела им прямо в глаза и говорила, что они пожалеют, если не вложатся в выставку этого художника или не поучаствуют в выпуске одежды для гольфа той фирмы. Слоун смело пользовалась своей внешностью: волосами, улыбкой, молодостью и своим положением в этом мире. Проигнорировать ее было невозможно.

И вот теперь она была в ресторане с Китом, сыном отцовского начальника. Именно этого отец от нее и хотел. И мама тоже. Скатерти с монограммой. Корзинки для пикника в багажнике «Рейндж Ровера». Близнецы в воротничках Питера Пэна. Слово «экрю». Сент-Джон. Рождество в Аспене. Теллурид[1].

Если я когда-нибудь буду снова работать в ресторане, то это будет такое место.

Видимо, она сказала это достаточно громко, чтобы управляющий ее услышал.

На следующей неделе он позвонил ей и предложил работу. Она с радостью приняла предложение. Она все еще не осознавала, даже сейчас, как скучала по ресторанному миру, по его суете, шуму, по его значимости. Это было сродни политике.

Хотя работала она в зале, Слоун постоянно пропадала на кухне – это было частью ее профессиональной подготовки. В ресторане считали, что все сотрудники должны обладать достаточными познаниями чтобы, когда клиент спросит, как приготовлен морской окунь, официанты могли бы дать компетентный, исчерпывающий ответ.

Обычно новичков отправляли поочередно на разные этапы готовки – холодные закуски, горячее, десерты и т. п. Но Ричард, шеф-повар, поступил с ней иначе.

Он встретил ее в зале. Вытер руки влажной тряпкой. У него были резкие, угловатые черты лица и глаза, которые могли лучиться попеременно то теплом, то лукавством.

Ричард улыбнулся и предложил:

– А что, если нам сделать шарики из мацы?

Слоун засмеялась. Шарики из мацы? Она огляделась вокруг. Они были в обеденном зале ресторана французской и тайской кухни. Звучала тихая музыка. Слоун опустила глаза на ковер. Его орнаменты и расцветки вдруг навели ее на мысли о пирамидах посреди песчаной пустыни в тех странах, которые никогда не видела. Иногда Слоун представляла, что возникает ниоткуда и любое место, где она окажется, могло быть другим. И что никто не скучает по ней ни дома, ни в университете. Но все же знала, что часто именно она становится центром вечеринки. Знала, что, не увидев ее до десяти вечера там, где она должна быть, люди начнут спрашивать о ней. Ей мерещилось, что однажды другие женщины скажут: «Хотелось бы мне, чтобы Слоун была моей мамой», – после того как она устроит изысканный прием в честь дня рождения своего сына-третьеклассника.

И вот она стояла в этом ресторане, чувствуя, что находится в теле человека, которого до конца не понимает. Отчасти это чувство было связано со страхом отсутствия самоидентичности. Она никогда не знала точно, кто она такая, и поэтому изо всех сил старалась сосредоточиться на том, чтобы хотя бы не быть скучной. Иногда она совершала странные, совершенно не похожие на нее поступки, лишь бы только никто не назвал ее скучной. Но из-за этого же она чувствовала себя неспособной на любовь, холодной и испорченной.

А рядом был Ричард. Шеф ресторана. Он старше ее, но не настолько, чтобы казаться по сравнению с ней стариком. Он не был богат, не был эксцентричен. У него не было личного самолета. Он не был развращен. Он не был похож ни на одного из мужчин, которые окружали Слоун. Особенно в тот период, когда ее тянуло к плохим парням, гитаристам и мрачным неухоженным типам на мотоциклах.

Ричард был не таким. Чисто выбритый шеф-повар в белоснежном колпаке, занимающийся любимой работой. Она слышала, что он живет с маленькой дочерью.

Он привел ее на кухню. Длинный стол из нержавеющей стали сиял так, что она видела отражение собственного подбородка. Отражения не тревожили ее. Она знала, как ей повезло. У нее были подруги, которым собственные отражения не нравились. Они всегда старались держаться подальше от зеркал или же рассматривали себя с мазохистским удовольствием. Слоун этого не делала. Заметив свое отражение в витрине или на сверкающем сталью столе, она лишний раз убеждалась в том, что и без того знала. Ей всю жизнь говорили, что она красива. Началось это еще в детстве. Об этом говорили и тетушки, и незнакомые люди. Ее гладили по волосам, словно она была ретривером на лужайке перед замком Фортуны.

Ричард достал коробки с мацой. Слоун всегда нравилось в ресторанах это несметное количество опрятных коробочек с разными полезными вещами. Например, томатный соус. Можно было окружить всю кухню по периметру одинаковыми банками соуса, повторяющимися до бесконечности.

Чтобы приготовить блюдо, они растолкли мацу. Ричард достал чеснок, соль, разрыхлитель. Все ингредиенты он смешал в большой миске. В другой он стал взбивать яйца и смалец. Укроп он нарезал заранее. Слоун поняла, что он рассчитывал на ее согласие делать шарики из мацы, и ей это понравилось. Слоун уважала решительных людей. Ей также нравилось, когда решения принимались за нее. Она надела предложенный фартук – стандартный, но красивый.

Ричард смешал содержимое обеих мисок, показал, как перемешивать компоненты вилкой – не слишком энергично. А потом научил ее делать шарики с помощью холодной ложки. Их руки встречались. Слоун чувствовала тепло его притягательности. Но чувствовала она и что-то новое. Страсть и вожделение она испытывала и раньше. Она кидалась из одной кровати в другую и ощущала себя одновременно и в церкви, и в аду. Но это чувство было иным.

Они выложили шарики на поднос и убрали в холодильник. Ожидая, пока шарики застынут, они разговаривали. Ричард показывал ей свою кухню, и они рассказывали друг другу свои истории. Рядом никого не было – работники входили и выходили, но они их не замечали.

Ричард рассказывал ей о своем еврейском происхождении. И Слоун поняла, что шарики из мацы были его способом сказать: «Вот кто я, вот откуда я». Он рассказал ей о своей дочери Лайле. Как большинство девушек ее возраста, Слоун не представляла, каково это – иметь детей. Мысль о беременности повергала ее в ужас, когда она оглядывала комнату в общежитии или квартиру, которую делила с подружкой или бойфрендом, и пыталась представить, где тут можно поставить колыбельку. Она смотрела на оставшиеся после выходных бутылки Grey Goose и глянцевые стопки журнала Vogue и теряла дар речи. Племянников, для наглядного примера, у нее тоже не было.

Когда шарики из мацы были готовы, они достали