Книга 1918-й год на Востоке России - Коллектив авторов -- История

врезались в память. Некоторые телеграфные разговоры до сих пор помнятся даже с мелкими подробностями. В суждениях же, выводах, конечно, не могли не отразиться последующие годы, ибо о многом в Самаре за повседневной напряженной работой не думалось.

И теперь, после четырех лет испытаний вместе с белыми войсками, когда мысли возвращаются к самарскому периоду, а все случившееся обобщается, думается:

1. Мы не ошибались в оценке обстановки для начала борьбы, в учете своих сил. Мы ошибались в другом — в направлении работы власти. Мы не задавали себе вопроса, почему эсеры, а не кто другой, взяли власть и даже почему они оставили своим флагом красную тряпку. Верилось, что, кто бы ни взял власть, должен поставить своей первейшей задачей успешную вооруженную борьбу с большевиками, так как эта задача казалась единственной, главной. Мы верили, что здравый смысл заставит бросить партийную борьбу, борьбу за партийную власть и объединить всех, кто против большевиков. На деле вышло иначе; Комитет членов Учредительного собрания не дал того, что мог и должен был дать, рубил тот сук, на котором сидел, даже в Самарском районе. Только в одном Хвалынске и представитель гражданской власти, и верховное командование работали вместе и работа была удачной. Стремление поглотить Сибирское правительство и все его разветвления, боязнь Дутова, как контрреволюционера, боязнь всякого нового влияния, очевидно, господствовали над сознанием, что надо прежде всего думать об успехах на фронте.

2. Даже при полном единодушии и при направлении всех усилий к одной цели — созданию сил для успешной борьбы — нельзя было ожидать благополучного исхода, так как восстание не было подготовлено. Но оно, конечно, могло иметь большие результаты; в июне и июле большевики были слабы, панически настроены, и удары в различных направлениях, хотя бы и незначительными силами, но решительные, могли внести еще большее расстройство. Ведь еще в июне, после первого занятия Сызрани, броневики Народной армии, наскоро устроенные, доходили почти до ст. Инза, а в Пензе большевики готовы были к бегству; после взятия Симбирска Троцкий истерично вопил о спасении. Власти нужно было с огнем искать человека способного, авторитетного, могущего взять в свои руки все военное дело и людей, вроде полковника Каппеля, не боясь контрреволюции. Она предпочла вручить управление людям знакомым и партийным. Власти нужно было всеми силами привлекать людей к общей работе и уметь вытаскивать их на фронт. На самом деле борьба восставших в Самаре вместе с чехами шла сама по себе, подготовка новых сил и пополнений из мобилизованных сама по себе, и борьба в разных других районах (Уфа, Оренбург, Уральск) сама по себе. Скрепить, объединить работу полковнику Галкину было не по плечу.

3. Несомненно, что многое, в чем упрекают Комитет Учредительного собрания и «штаб из трех лиц», совершенно не справедливо, а многое просто искажено или выдумано противниками «Учредилки», тоже людьми партийными. Часто упрекают, что Народная армия была слаба потому, что Самара ввела в нее порядки времен Керенского. Да, Положение о службе в Народной армии, выработанное наспех в тонах 1917 года лишь для того, чтобы не испугать левые элементы и не затягивать решения, конечно, не отвечало принципам вполне здорового устройства армии. Но ведь это был 1918 год на Волге, где революционный угар еще далеко не прошел и где крутое писаное возвращение к обычным старым порядкам могло возбудить разговоры и рознь. Один вопрос о погонах сыграл бы большую роль, как сыграл, по-моему, вообще в дальнейшей борьбе. «Погоны, золотопогонники» — это было сильным агитационным средством большевиков в низах. Для добровольцев же, сразу устремившихся в дело, это Положение не имело никакого значения, ибо эти части сразу же, без всяких писаных приказов, ввели свою неписаную дисциплину — смесь прежней и своей добровольческой. С этой дисциплиной части дрались с большевиками четыре года и жили еще недавно в Приморье; она была основана на взаимном доверии и понимании. По объявлении мобилизации и с формированием новых частей Положение было изменено и введены большею частью прежние уставы, но разве это помогло делу, когда начались трудные дни на фронте? От введения прежних уставов дисциплина в новых частях Народной армии не поднялась, ибо в них были и офицеры, и солдаты призванными и мобилизованными. И те и другие помнили еще 1917 год, помнили все перемены власти; первые поэтому держались осторожно — выжидательно, а вторые вообще не склонны были воевать. Нужны были талантливые подготовленные командиры, чтобы взять в руки и тех и других, а таких командиров не отыскали; времени же на подготовку командного состава не хватило, да кроме того, фронт требовал все лучшее себе.

Раздаются голоса, что распоряжалась на фронте молодежь, а старые опытные военные игнорировались. Это неправда. Были пробы назначения заслуженных военных и на боевые участки, и для работы по подготовке войск. Ничего не вышло. Люди совсем не могли работать в необычной обстановке и поневоле устранялись. После взятия Казани в Самару прибыл весь состав академии со слушателями. Мы возлагали на него большие надежды, но для фронта получили очень мало — и то слушателей.

Власть обвиняется в том, что создавала гвардию из эсеров в виде «батальона Учредительного собрания» только для охраны. Тут не все правильно. Эсеровская дружина в первые дни Самары часто выполняла задания штаба — боевые и ответственные. Правда, что охрана комитета была из своих, правда, что у дверей Чернова в гостинице стоял часовой, но правда и то, что зачатки батальона Учредительного собрания прикрывали отход из Самары и позже, когда чехи ушли, стойко дрались на фронте. Был один момент, когда они одни оставались на направлении Уфа — Самара. Раздаются упреки в излишней свободе печати в Самаре; это совсем не мешало, пока было благополучно на фронте, а когда стало неблагополучно, то не спасли и особые меры по охране внутреннего порядка, и работа различных контрразведок.

4. Без чехов выступления бы не было. Чехов обвиняют как бы в вовлечении в невыгодное дело русских. Но почему же так везде единодушно приветствовали появление чехов и изгнание большевиков? Ведь в первый момент даже неизвестно было, на сколько времени они останутся. Выходит, что мы сами бросались в опасность очертя голову и сами ухватились за первую возможность выступления. Не будь этого выступления, многие бы еще долго решали, как лучше, то есть открыто задраться или же стараться быть зрителями происходящего; в конечном результате оказались бы в руках большевиков. Чехов обвиняют в плохой работе на фронте в последнее время, а затем в уходе совсем. Кто виноват в этом уходе,