Книга Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко

над ними — бровки. Алтарь обращён всегда на Восток, встречает нарождающийся новый день. Встречает грядущее и обращён к нему. Нет, не случайно, что в архитектуру храма заложено сходство с человеком. Я бы сказал, сродство. Чтобы почувствовать, почему так сделано, пройдёмте к храму.

Входя в храм, мы обнажили головы и сотворили три малых поклона:

— Создавый мя, Господи, помилуй. Боже, милостив буди мне, грешному. Без числа согрешил, Господи, прости мя.

В храме было двое-трое молящихся. К священнику за благословением подошла немолодая женщина в тёмном платке со скорбно поджатыми губами. Он склонился к ней, негромко что-то сказал, она принялась поправлять горящие свечи на закапанном воском металлическом лотке, а он прошёл в один из приделов к большой иконе.

Пока отец Николай молился, я наскоро прочёл «Отче наш». Перед иконой Богородицы произнёс краткую молитву: «Матушка Пресвятая Богородица, покрый нас своим честным покровом, спаси, сохрани и помилуй великой твоей милостью». Помолился покровителю моему Михаилу-Архангелу.

Отец Николай приблизился и продолжал, водя меня по церкви:

— Мир, как творение Божие, свят и упорядочен, и потому естественно иерархичен. Когда вы вступаете в храм, то приобщаетесь к миру высокой святости. Обратите внимание, святость упорядочена и иерархична и в строении, и во внутренности храма. В самом деле, внутри храма в самой верхней его части купольная роспись — вознесение Христа. Ниже, на купольных сводах изображены апостолы, евангелисты. Ещё ниже, на стенах храма — великомученики, мученики. Святые воины в самом низу. То есть расположение всех элементов росписей иерархическое и также канонизированное. Почему я сказал о естественной иерархичности?

Храм с его миром высокой святости есть частица мира не малого, но великого. Идея храма — через уподобление сему зданию смертного человека помочь этому человеку, ничтожной крупинке сущего, войти и соприкоснуться с миром бессмертным, миром великим, — идея зодчим уловленная, осознанная, глубоко прочувствованная.

Храм словно говорит человеку: вонми, то есть внимай, всмотрись и вслушайся: мы с тобой — не чужие. Храм словно показывает самим собой человеку: вглядись, вот ступени лестницы, входя в меня, ты уже оказываешься на её первой ступеньке. Лестница для всех. И для тебя. Иди по ней, иди, поднимайся. Выше, выше… Вот изображения тех, кто по ней поднимался до тебя. И поднялись. Прошли свой путь. Они уже высоко. Их предшественники ещё выше. Это они — небесная элита.

Элита надстоящего Мира Великого. Но это и их любовь, обращённая с высот к нам на земле, помогает сейчас подниматься и мне, и тебе и другим. Логика такой иерархии естественная и простая. Святая логика.

Цели и действия небесной элиты чаще всего оказываются совсем другими, чем у элиты земной, но это предмет уже не нашего рассмотрения…

Отец Николай умолк, но я всё продолжал чувствовать его внутреннее волнение. Нас обоих, оказалось, увлёк, а священника и глубинно взволновал его собственный безыскусный рассказ. Он вглядывался в глаза ликов святых, словно ждал слова теперь и от них, и молчал.

Я тоже безмолвно вглядывался в изображённые лики. Уста святых были сомкнуты. Но мне казалось, что я улавливаю не то чтобы шёпот, а какие-то будто бы дальние-предальние звучания, ещё более тихие, чем дуновение самого слабого ветерка.

Мы с отцом Николаем вышли из храма, приблизились неторопливо к извитому берегу ручья и остановились, обернувшись к храму.

— Наверное, нет постоянного знания. Но нужна ли устойчивость знания? Ведь так, близко ли — далёко, достигнется предел, и движение дальнейшее будет невозможно. Думаю, коль скоро вы затронули тему признаков знания, вам надо будет учесть, — продолжал отец Николай, возвращаясь к моему интересу, — что некогда существовали знания со скрываемыми признаками, тайные, для посвящённых. А ныне почти выродились, вышли из применения такие, как символика животных — она осталась отчасти в знаках Зодиака, — а также другая символика, связанная и с древней картиной звёздного неба, и с частями тела человека — взять фаллический культ одной из эпох Древнего Египта и Древнего мира в целом, нынешних тайских народностей в Сиаме, да и в других местах тоже, к примеру, всё ещё отмечаются связанные с этим культом праздники в Японии.

Заметьте, и наш христианский храм канонически исполнен в виде символического лингама — мужского животворящего начала… В этом и сегодня наши учёные-священнослужители усматривают древнюю традицию преемственности христианством культур прежних человеческих цивилизаций в части, освящённой Основателем. Но есть ещё другая символика — звуковая, — и с нею определённо связывался культ голоса, как более высокоуровневого производного от частного элемента человеческого тела — его голосового аппарата. Мы молимся и религиозным чувством, и мыслями, и голосом. Голосом, рождающим наше звуковое обращение к Господу, хотя слышимы Ему самые наилегчайшие мысленные дуновения. Голосом! Ибо голос усиливает наши обращения и в сопредельных миру сферах, обращая к Господу также и их. Да-да, человечество в многовековом развитии своём прошло и через этот «голосовой» этап. На Канарских островах аборигены для общения всё ещё пользуются языком свистов, ведь с горы на гору не докрикнешь, а свист доносится без искажений на весьма приличные расстояния. Повторюсь, Господь знает и тайные мысли. А противоположностью звуковой символики в современной форме следовало бы считать обет молчания. Хотя, думается, обет молчания иные подвижники принимают и по другим причинам.

Ранее существовали и ныне доживают всё менее употребляемые опростившейся массой символика растений и, в частности, язык цветов, вспомните философию сохранившихся в Британии друидов… Символика драгоценных камней. Ну, и другие. Наверное, следует учесть и когда-то бывшую символику крупномасштабных, в сравнении с размерами тела человека, образований: гор, рек, лесов. Кажется, отсюда рукой подать и до древнегреческих нимф ручьёв, и до анимизма первобытных племён. У наших православных эскимосов быт насквозь пронизан анимизмом и анималистикой. Я понимаю, вас интересует и это? Вдумайтесь, это не просто знания, это — общелюдской научный инструментарий к быту, к жизни. И не обязательно магический… Просто мы, цивилизуясь, кое-в-чём обеднели и многое позабыли…

— Да, всё, о чём вы рассказали, святой отец, важно чрезвычайно. И то, и это и это тоже, потому что я пока не знаю, что из огромного массива материала, обладающего, к тому, огромным же и внутренним сопротивлением, я использую и к каким выводам в итоге анализа приду. Я понимаю, что эти тайные некогда знания ещё и инструментарий для работы с миром, нам не видимым. Одно время я пытался двигаться к решению заинтересовавшей меня темы и через числа, отталкиваясь от художественных образов известного Велимира Хлебникова. Вы знали его в России?

Отец Николай покачал головой:

— Нет, лично знаком не был. Его ведь