Книга Украденная страна. Сборник рассказов - Михаил Исаакович Шнейдер

таяли, и к концу декабря у нас практически не осталось запасов. Я рассчитал все таким образом, чтобы мы покрывали текущие платежи, была небольшая сумма на карманные расходы и чтобы в неприкосновенном запасе оставалось для подстраховки около 2000 шекелей (500 долларов). С тремя детьми, в военной обстановке я считал это необходимым. Хотя этого уже не хватало, чтобы купить билеты на случай, если ситуация ухудшится. Пять билетов на самолёт на тот момент стоили около 1500–2000 долларов, которых у нас к тому времени уже не было. Со всех сторон летели требования об оплате. Причём не всем мы должны были платить. Продолжалось противостояние за задатки. Меня после всех этих многочисленных войн и переездов, недавней пандемии с карантином начинало трусить от таких ситуаций, как после контузии.

Перед войной я обратился к человеку за составлением бизнес-плана для кредита. В его услуги входило составление плана и сопровождение переговоров в банке. Два-три выезда. Мы поехали в банк один раз, и этот один раз разбился на два выезда. Но не суть. После начала войны его услуги стали не нужны. С известной израильтянам наглостью я бы мог сказать: «Это уже неактуально, давай о чем-то договариваться», мог попросить уменьшить платеж, устроить скандал-импровизацию, кричать, включить неадеквата… На тот момент я заплатил ему три четверти. К оплате оставалась часть за работу, которую он все равно еще не сделал и делать не будет. Но в Израиле война – не форс-мажорное обстоятельство… и по договору я должен был заплатить вне зависимости от этого. Тогда для скандала оснований я не увидел.

Может быть, тут читательская аудитория разделится на тех, кто скажет, что ради детей нужно рвать и метать. Другие будут утверждать, что нужно делать по совести, остальное Бог управит.

У него был чек. Я сделал так. Тактично попросил отсрочить платеж. Сказал, что продам машину и верну ему сумму в 2400 шекелей (800 долларов). На что получил категоричный отказ. «Двадцатого числа деньги должны быть на счету, я вложу чек», – сказал он. «Хорошо», – сказал я. На этот чек уходила сумма неприкосновенного запаса. Машина не продавалась. Я наскребал деньги. И к двадцатому понял, что мне не хватает буквально 400–500 шекелей (немного больше 100 долларов). Мы распродавали мебель, и к нам заходили копейки – 300, 400 шекелей от продажи кроватей, микроволновок и так далее.

Я знал, что немного денег зайдет двадцать первого числа. Он выворачивал нас наизнанку, оставляя без копейки. Я отправил ему аудиосообщения с просьбой перенести платеж на двадцать первое и разбить сумму на две части: 1200 я отправлю ему на счет, при этом чек останется у него на руках как залог выполнения обязательств, а до конца месяца отправлю ему остаток, чтобы семья не оставалась без денег. Я знал, что у него деньги есть. Он двадцать лет жил в Израиле, до начала бизнеса занимал высокопоставленные должности в государственных структурах.

Я получил отказ. «Могу пойти только на отсрочку на один день», – сказал он. «Хорошо», – сказал я.

Чек ушел 21-го числа. Неприкосновенной суммы не осталось.

***

Еще один договор истекал в декабре. До этого в ноябре я оплатил хозяину два платежа уже после начала войны.

«Илиягу живут небогато, я не могу обидеть их семью», – сказал я жене.

Нам удалось сдать квартиру по цене чека (по себестоимости) буквально за десять дней до окончания договора, сдали мы ее под завязку к дате окончания договора. Но не успевали вывести или распродать вещи, мебель. Нам нужны были деньги.

«Илиягу, у нас люди выезжают 18-го, – сказал я. – Девятнадцатого я тебе сдаю квартиру. Давай так. Я оставлю мебель. Ты показываешь людям квартиру. Если людям нужна мебель, они у меня ее выкупят, если нет – мы ее вывозим. У тебя бонус, ты можешь сдать квартиру людям, которым нужна мебель. Или сдавать без мебели».

Дело в том, что в Израиле найти квартиру с мебелью очень сложно, сдаются в основном пустые площади. Тогда как многим репатриантам, только заехавшим в страну, нужно жилье с мебелью, а перевозчик в Израиле стоит дорого. Такая квартира выигрывает в разы.

«Нет проблем», – сказал он.

Потом ситуация начала переигрываться. Пошли странные разговоры – что в квартире что-то не так и было бы хорошо что-то из мебели оставить в счет ущерба. Потом мы в течение дня договорились, что приедут люди – посмотреть мебель. Он ничего не сказал. Два раза перенес время встречи, люди не смогли ждать. А потом сказал нам: «Мы уже сдали квартиру». Новые жильцы, как он говорил, въезжают, и нужно немедленное решение по мебели. «Если завтра утром вы ее не забираете, мы ее выбросим». Причём сообщил об этом внезапно. Мы созванивались весь день, и он ни словом об этом не обмолвился, а вечером вдруг оказалось, что квартира сдана. Мне это показалось подозрительным. Но я понимал, к чему все идет.

У нас на счету была каждая копейка. Через сутки нам позвонили люди, интересующиеся покупкой кровати. Жена позвонила Илиягу еще раз и сказала, что у нас трое маленьких детей, и попросила позволить продать кровать, так как важны каждые 300–400 шекелей. Он сказал: «Хорошо, только пусть приезжают завтра, давайте мне номер телефона покупателей». Мы попросили связать нас с новыми арендаторами. Но Илиягу наотрез отказывался дать их номер, аргументируя это тем, что якобы они доверяют только ему. Мы дали покупателю номер Илиягу, но он ни разу не взял трубку, когда покупатель звонил.

Я был злой, как никогда. Я сказал Тане(супруге), что он нам врет.

«Попроси знакомую – пусть позвонит его жене по объявлению. И спросит, можно ли снять квартиру».

Мы так и сделали. Два раза. Оба раза получив ответ: «Приходите смотрите хоть сегодня».

О чудо! Квартира оказалась ещё свободной и её можно даже посмотреть. Нашу мебель никто не выбрасывал, снять квартиру вежливо предлагали вместе с мебелью. Квартира была не сдана, он нам лгал, просто закрыв мебель в квартире и решив прикарманить ее себе.

Я паниковал, я устал от этих проблем и конфликтных ситуаций. Как это низко, о Боже! Из-за чего? Из-за дивана и кровати? Зачем?

***

Я описал не все случаи, но другие идентичны. Пинали и пытались унизить нас все, в том числе те, перед кем я вчера честно пытался закрыть обязательства в период войны. Я начал обращать более пристальное внимание на эти черты – наглость и распиаренную взаимопомощь людей в Израиле.

Одна женщина, ставшая нам тут близким человеком,