Книга Расплавленный рубеж - Михаил Александрович Калашников

захватила. Черкасы польские теперь не только по окраинным землям сновали, а и на Москве сели и в прочих городах. Границы оборонять «не стало кому», хлынули из южных степей крымчаки. Брать штурмом Город они никогда не пытались, а лишь «приступали» – запирали гарнизон внутри стен, а сами хозяйничали в округе. Церкви во многих селах в те годы стояли в запустении от татарской войны.

Сменил Самозванца на троне временщик Шуйский, а второй Самозванец, что в Тушине правил, хотел в случае неудачи сюда бежать, на окраину, к донским берегам поближе, к казачеству под заслон. Сгинул от татарской руки второй Самозванец, войско его и казна с печатью атаману Заруцкому достались. Завертел смутный ветер нового претендента на царство. Вместе с ним и «царица законная» – лебедь белая Маринка, на московский престол венчанная, вертелась-скиталась.

Малая южная крепость тем часом приглашенному на Московское царство королевичу Владиславу не присягнула, держалась ополченческой стороны. В осень, когда перерезали и пленили шляхту в Кремле, бежал от Москвы лиходей Заруцкий с полюбовницей Маринкой да с выродком ее от второго Самозванца – Воренком. По пятам московская рать Заруцкого стерегла, а с Города порубежного навстречу другое войско вышло. В четырех верстах на север от крепости в урочище Русский Рог зажали казаков Заруцкого. Два дня сеча шла. Разбитый атаман бежал к Дону по Оскольской дороге и ускользнул дальше на юг, под Астрахань.

10

Роман слышал звуки боя. Гремели пушки за увалом, вкраплениями между взрывами трещала пулеметная частушка. Роман отличал оружие по звуку: отрывисто гавкал «дегтярь», частой строчкой выводил немецкий автомат. Лежа на животе, Роман высунул голову в люк, обернул ее в сторону отступившей красноармейской рати, напряг слух, пытаясь понять, чья берет. Кажется, там не собирались так просто откатиться к Городу. Битва шла уже не один час, даже солнце меж катков танковых угнездилось, к закату двигалось.

«Это хорошо, что солнце уходит, хорошо, что наши не сдаются, значит, успею их догнать», – решил Роман.

Он облазил весь танк, не обращая внимания на трупы, к которым попривык. Обшарил их в поисках воды, своя давно вышла. У одного оказалась располовиненная фляжка, вода в ней была невыносимо горячей. Сам танк как жаровня: пожар перенес, да и солнце печет немыслимо. Как еще боекомплект не рванул? Роман перелил воду в свою фляжку, стал отпивать маленькими глотками, гоняя во рту, пытаясь остудить, экономил воду – до темноты ему точно здесь сидеть. Желудок сводило от голода, последний раз он ел больше суток назад. Солдат нашел потемневшую от огня банку консервов. Ей пожар пошел на пользу: расплавленный жир вкусно тек по гортани, спазмы в животе прошли. Мешанина запахов из жженой одежды, машинного масла и паленого мяса не сумели отбить аппетит.

В одном из карманов убитого ему попалось неотправленное письмо. Танкистский комбинезон обгорел, листок тоже потемнел, огнем выело буквы. Ближе к середине листка угадывалось: «…проезжали эшелоном родную область и остановились в Пензе на сутки. Когда кормили нас, то представлял, что хлеб этот, возможно, убирал наш отец, а краюха слеплена матерью, даже запах ее рук почувствовал. И вкус материнских слез. Ведь знаю, что ждете меня, печалитесь обо мне. Но, если погибну, сильно не горюйте. Любовь свою, что мне дарить хотели, сынишке отдайте. Хоть и не рожденный он еще, а чувствую – сынок будет».

Письмо не закончилось, но читать больше не было сил. Отчего танкист так и не отправил его? В железной выгоревшей коробке стало нестерпимо тоскливо. Один посреди обгорелых трупов, чужеродной орды, войны и смерти. Темноты он ждать больше не мог.

Роман повернул голову в сторону переправы. Там нарастал моторный гул, подходила основная вражья сила. Солдат оставил железное нутро танка, лег на песок, посмотрел в сторону моста. По осевшему в воду понтону полз тяжелый танк, едва виднелась крошечная голова водителя, торчавшая из открытого люка. Повернувшись к нему лицом, пятился регулировщик, руками показывая направление гусениц, корректируя скорость. Под берегом стояли два мотоцикла, редкая пехота охранения. Немцы изредка смотрели на деревеньку, курили, наблюдали за танковой переправой, лениво обходили брошенную советскую технику, подбирали недограбленное, тут же менялись, делились, складывали по карманам добытый хабар.

Уползая от танка, Роман завалился в промоину. Длинная неглубокая канавка петляла, шлеей резала наискосок бугор, уходила за увал. Роман полз по дну, иногда останавливался, прислушивался. От моста его не видно, но в деревеньке кто-то остался, из нее могли заметить. На вершине увала промоина совсем обмельчала, передвижение по-пластунски тут совсем не годилось. Роман перескочил хребет холма, свалился по ту сторону увала, за спиной все так же было тихо.

Впереди пшеничное поле, на краю него пара трупов. В поле островами торчат танки, не разобрать, где чьи, чадят в небо. Сбоку от пшеничного поля та самая рощица, из которой утром выходили танки, и в ней Роман хотел отыскать заветное дерево. За полем очередная деревенька, дома хорошо видны. На горизонте в туманном вечернем мареве терялись кварталы пригорода. В деревне и на обратном краю поля елозили танки, шел бой.

«К полю надо, потом вполприсяда через рожь, она высокая, укроет. Забрать вправо подальше, выйти аж за деревней. Если обойду бой – попаду к своим, если занесет в кутерьму – живым не дамся», – думал Роман.

Он проверил на поясе гранату, провел рукой по квадратным клеткам ее рубашки. Через десяток шагов на пути лежал убитый немец, в руке мертвеца ложе автомата. Роман высвободил оружие, ему доводилось разок держать такое оружие на Волховском фронте, как обращаться с ним, он знал. Солдат заглянул в крошечное окошко автоматного магазина, проверяя, есть ли патроны. Магазин был пуст. Из окошка выполз муравей. Микроскопический трудяга, потерявший свой муравейник.

Роман стряхнул муравья на траву, пошарил в подсумках у немца, нашел два непочатых магазина, «светку» перекинул за спину. Возле трупа красноармейца опять задержался, вычистил подсумки с патронами, набил обоймы для «светки». У следующего трупа забрал ППШ, перевесил на пояс два подсумка с круглыми магазинами, трофейный немецкий автомат тоже закинул за спину.

Роща осталась позади, поле пройдено наполовину. Уже повизгивали над головой пули, бой приближался, Роман входил в его орбиту, с легкой радостью посматривая на новые вражьи трупы и с сожалением на их оружие: обрастать новым было уже не с руки. Изредка солдат вынимал голову из белокурой пшеничной щетины, осматривался, видел горящую хату в деревне, танк с белым крестом на башне. Поле должно было вот-вот кончиться, уже маячила