Книга Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин

представлялось очевидным, что если владельца часов ударили по голове и он неконтролируемо упал, то часы должны будут остановиться.

Что доктор Веллингтон и подтвердил.

Адвокат после этого поинтересовался тем, какое же время показывали часы, полученные доктором от Бракетта? Веллингтон ответил, что часы показывали 11 часов. Но ответ этот радикально противоречил версии обвинения, ведь согласно предположениям окружной прокуратуры смерть Абии Эллиса последовала много ранее — в 8 часов вечера, может быть, в 9, но никак не в 11. Эллен Келли, допрошенная немногим ранее, вообще говорила о подозрительных звуках, услышанных около 7 часов вечера!

Самое интересное заключалось в том, что сторона обвинения попыталась скрыть существование часов, прекрасно понимая, что эта улика работает против предложенной прокуратурой версии событий. Картина получалась неприглядной — про фрагмент галтели, найденной в бочке, обвинение прекрасно помнит и не забывает спросить свидетеля, а вот про часы [такую важную улику!] забывает, так что ли?!

Нельзя не признать того, что адвокат Дабни этим допросом забил противнику прекрасный гол, показав суду и присяжным, насколько цинично сторона обвинения манипулирует материалами дела, выпячивая одни детали и замалчивая другие.

Далее последовал допрос городского чиновника Уилльяма Джексона (William S. Jackson), представившего план района Ханнеман-стрит и домовладения Левитта Элли. Это был сугубо технический свидетель, и он появился в зале суда буквально на 5 минут.

А потом пришёл черёд извозчик Франклина Рэмселла (Franklin A. Ramsell), того самого, что видел некую повозку с бочками на дамбе, а чуть позже — ту же самую повозку, но уже без бочек. Рэмселл рассматривался обвинением в качестве одного из важнейших свидетелей, напомним, что именно «под него» была выстроена вся версия окружной прокуратуры.

Но прежде чем перейти к разбору того, что произошло в суде далее, следует сделать небольшое отступление. Есть такая специфическая категория людей, которая в силу неких внутренних психологических установок видит себя эдакими «ниспровергателями авторитетов», или, если угодно, знатоками всего и вся. Читатели с опытом общения в интернете, несомненно, сталкивались с персонажами такого сорта — они склонны к ведению полемики в конфронтационном ключе и свои субъективные суждения преподносят как истину в последней инстанции. Причём, как правило, пишут они на такие темы, в которых ничего не смыслят, а потому генерируют глупости. Причиной такого поведения являются как, мягко говоря, невеликий ум, так и психологические комплексы, обусловленные непризнанием окружающими их достоинств [достоинства эти по преимуществу существуют лишь в головах таких вот персонажей, но объяснить им это невозможно]. Причём следует понимать, что сейчас речь идёт не о «троллях», то есть людях, искусно раздражающих собеседника и тонко высмеивающих его на публике, а именно о тех, кто берётся с самым серьёзным выражением лица рассуждать о том, в чём ничего не смыслит.

Замечательным примером такого персонажа является лирический герой рассказа Василия Шукшина «Срезал». Если вы читали этот рассказ, то сразу же поймёте мою мысль, если нет, то прочтите — в образе Глеба Капустина выразительно показан тот типаж ехидного демагога, о котором ведётся речь. Для юристов персонажи такого сорта неудобны и даже опасны, ввиду неспособности признавать ошибки. Если обычного человека можно убедить в том, что те или иные его утверждения ошибочны, бессмысленны либо вообще невозможны, то с шукшинским Глебом Капустиным конструктивное взаимодействие невозможно ввиду его невежества и закомплексованности.

Франклин Рэмселл являлся таким вот «Глебом Капустиным», разумеется, с поправкой на время и место. И это очень важно, потому что поведение этого человека напрямую повлияло на криминальный сюжет, которому посвящён настоящий очерк.

О чём идёт речь?

Рэмселл во время дачи показаний Большому жюри в ноябре 1872 года чуть-чуть видоизменил свои первоначальные показания, данные полиции ранее. Первая версия его повествования о событиях утра 6 ноября в своём месте была подробно изложена, но по прошествии десяти дней свидетель надумал чуть-чуть её дополнить. А именно — выступая перед Большим жюри, извозчик рассказал, что при съезде с дамбы он слышал колокольный звон, доносившийся со стороны Бруклина, пригорода Бостона, находившегося в 4 км юго-западнее дамбы. С одной стороны, эта мелочь как будто бы ничего не меняла, но с другой — эта информация давала чёткую привязку событий ко времени.

Помните прекрасный диалог из номера «Comedy club» под названием «Аналитики» [с участием Гарика «Бульдога» Харламова и Вадима Галыгина]: «Но это же ничего не меняет!» — «Да! Но нет!» И в данном случае получилось в точности по этой крылатой фразе: да! но нет!

Как мы увидим из последующих событий, упоминание колокольного звона Рэмселлом имело большое значение, поскольку сторона обвинения решила чётко «привязать» показания свидетеля ко времени. Для этого в число свидетелей обвинения были внесены представители нескольких религиозных общин из пригородов Бостона, которым надлежало прояснить вопрос о точном времени колокольного звона. Этих свидетелей можно назвать «техническими» в том смысле, что по существу дела они ничего не знали и сказать не могли, но располагали информацией, способной уточнить показания другого лица.

Данное уточнение представляется необходимым, поскольку без него читатель вряд ли поймёт с какой целью все эти люди приходили в суд и допрашивались Генеральным прокурором.

Следует отметить, что в показаниях Рэмселла присутствовали шероховатости, обращавшие на себя внимание всякого, кто их слышал. Так, например, извозчик заявил, что на встреченной им повозке стояли две бочки, одна была большой, а другая маленькой, причём одна казалась новой, а другая — старой. Подобная детализация не могла не удивить, если принять во внимание то, что бочки были накрыты зелёным ковром и встреча двух повозок произошла в рассветный час на дороге, лишённой уличного освещения. Удивительную остроту зрения продемонстрировал Франклин Рэмселл, не правда ли?

Проявленная острота зрения представлялась тем более удивительной, что встреченного возницу Рэмселл не только не смог опознать в обвиняемом, но даже и описать не сумел! То есть бочки под ковром в чужой повозке вижу, а человека, управляющего этой самой повозкой — нет… Только шляпу, надвинутую на лицо, заметил и пальто тёмное! Точка.

И подобное невнимание к внешности таинственного ломового извозчика свидетель проявил дважды, ведь повозку он встречал два раза!

Особенную неловкость ситуации придавало то обстоятельство, что Рэмселл являлся свидетелем обвинения, а потому допрашивавший его Генеральный прокурор не мог ставить под сомнение точность и правдивость услышанных показаний. Они признавались точными и правдивыми по умолчанию.

Генеральный прокурор наверняка кусал губы и раздумывал над тем, как бы так