Книга Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

В вопросах догматики большинство делегатов признавало достаточным трехчленный символ веры Иосифа Альбо (Бог, откровение, воздаяние), но меньшинство отстаивало 13-членный символ веры Маймонида. Резко разошлись мнения о мессианском догмате: реформисты отвергали идею национального мессии и признавали в «мошиахе» только нравственного преобразователя мира; ортодоксы же стояли за мессию, как воестановителя еврейского государства. Особенно горячие прения вызвал вопрос об обязательности Талмуда. Вюрцбургский съезд решил, что обязательны лишь содержащиеся в Талмуде древнейшие предания; Байрейтский съезд высказался за упразднение «вторых дней» праздников и других талмудических законов; но в Ансбахе и Мюнхене перевес получило мнение о неприкосновенности основ талмудического законодательства. Такие же споры разгорелись вокруг вопросов о формах богослужения, о немецкой проповеди в синагогах, об исключении молитв о пришествии мессии и т. п. Однако перенесение субботнего празднования на воскресенье было отвергнуто всеми съездами. Централизацию общинного самоуправления под властью верховного раввината отстаивала энергично партия реформ.

Ввиду разногласия в ответах окружных собраний, правительство должно было бы созвать общееврейский съезд для улаживания противоречий: но оно этого не сделало, ибо для него был выгоден именно отрицательный результат: раскол в общинах, как доказательство преждевременности гражданской реформы. Возмущенные вероломством правительства, еврейские общины Баварии снова стали штурмовать короля петициями. От общин Фюрта, Ансбаха, Мюнхена и других поступали в 1837 г. прошения и записки с горькими жалобами на тяжесть норм, установленных эдиктом 1813 года. В петициях указывалось, что разоряемые ограничениями в праве жительства и браков, многие евреи покидают Баварию и эмигрируют за океан, в Соединенные Штаты Северной Америки. Напоминая о неисполненных обещаниях, петиционеры просили о «выработке законопроекта, соответствующего духу конституции и прогрессу еврейства». Некоторые из прошений передавались королю особыми еврейскими депутациями. Король и министры читали подаваемые петиции, иногда похваливали их стиль и — клали их в архив. Утвердившееся с 1837 года консервативно-католическое министерство Абеля, стремившееся сократить даже права протестантов, и слышать не хотело о еврейском равноправии. Не оправдались и надежды реформистов на то, что правительство поддержит их партию. Благочестивая католическая власть стала охранять и еврейское благочестие. Министерским циркуляром (1838) доводилось до сведения еврейских общин, что правительство не одобряет «рационалистической критики иудейского вероучения и обрядовых законов», а также такого просвещения, которое приводит к «вредной неологии и религиозному индифферентизму». Так правительство, не давая обещанных гражданских прав, присвоило себе право диктовать евреям правила религиозного поведения.

После долгого затишья эмансипационное движение в Баварии возобновилось в 1845 г., одновременно с либеральным прусским движением. 26 петиций от еврейских общин были поданы баварскому ландтагу в конце 1845 и начале 1846 г. Теперь обращались чаще к народным представителям, чем к королю и министрам. Но и ландтаг не оправдал надежд. Была принята резолюция (7 мая 1846), требовавшая пересмотра «еврейского эдикта» для устранения лишь некоторых ограничений, но не для установления равноправия. С этой резолюцией правительство согласилось, но все же не спешило ее осуществить. Все попытки еврейских деятелей добиться хоть частичных правовых облегчений ни к чему не привели, вплоть до революции 1848 года.

§ 8. Торг между политикой и религией в Бадене

Нигде так ярко не проявилось стремление впутать иудаизм в эмансипационную борьбу, как в Великом Герцогстве Баденском. В этой стране с наиболее либеральною для того времени конституцией условием эмансипации откровенно выставлялось отречение евреев от тех национально-религиозных особенностей, которые мешают их полному слиянию с немцами. Если в Баварии такое вмешательство в духовную жизнь позволяла себе правительственная власть, то в Бадене это делали и народные представители, в лице своих передовых элементов.

В Бадене с его 20-тысячным еврейским населением действовал в ту пору закон 1809 года (том I, § 32), который обусловливал право гражданства евреев переходом их к «гражданским способам пропитания» (bürgerliche Nahrungsart). Реакция 1815 года сыграла и здесь печальную роль. В юдофобском хоре, запевалой которого был берлинский профессор Рюс, прозвучал и резкий голос гейдельбергского профессора Фриса против «ложной гуманности» (выше, § 2). Книжка, в которой Фрис призывал к истреблению евреев, была конфискована полицией, и автор вскоре лишился кафедры, но умы были уже отравлены юдофобской агитацией. Ею были вызваны эксцессы 1819 года в Гейдельберге, Маннгейме и Карлеруэ. Министр Зенсбург, крещеный еврей, объяснил причину бес­порядков завистью мещан и ремесленников к евреям, занявшимся цеховыми ремеслами и сельским хозяйством, т. е. теми «граждан­скими профессиями», которые раньше требовались от евреев как условие равноправия. Теперь правительство имело уже другой по­вод для отказа в равноправии: модный принцип христианского государства. В новой конституции Бадена говорилось, что к госу­дарственным и муниципальным должностям допускаются только лица христианского исповедания. При обсуждении этого пункта в ландтаге 1819 года один из депутатов реакционного большинства мотивировал его очень откровенно: «До тех пор пока эта на­ция (еврейская) упорно отстаивает свои обрядовые законы, свои праздники, свои особые роды пищи и питья, пока они отделяются от нас своими нравами и привычками — до тех пор всякая уступ­ка их требованием была бы ложно понятой гуманностью». Даже через десять лет, когда веяния июльской революции в Париже не­сколько очистили политическую атмосферу в Германии, гейдель­бергский теолог Паулус в своей книге «Еврейская национальная обособленность» (выше, § 5) повторил то же мнение в следующей форме: «Пока евреи останутся верными иудейству в раввинско-моисеевом смысле, они не могут получить гражданские права сре­ди всякой другой нации, ибо они сами желают остаться обособ­ленной нацией и считают это своей религиозной задачей». Это говорилось с целью воздействовать на все немецкие правительства и земско-сословные собрания, которым Паулус и посвятил свой труд. Агитационная тенденция баденского публициста вызвала на бой с ним молодого Риссера и других борцов за эмансипацию. Франкфуртские реформисты Михаил Крейценах и Михаил Гессе ответили Паулусу общею книгою, вторая часть которой (гессовская) была озаглавлена: «Послание евреев к Павлу» («Epistel der Hebräer an Paulus», 1831). Это остроумное заглавие прикрывало очень плоскую тенденцию: авторы старались доказать, что те обособляющие национально-исторические элементы иудаизма, которые Паулус считал препятствием к эмансипации, ныне ус­тарели и обречены на исчезновение. Еврейские апологии не могли, однако, ослабить то впечатление, которое произвел на немецкое общество памфлет Паулуса. Послание «Павла», апо­стола либеральной юдофобии, к правительствам и ландтагам дошло по адресу.

В июне 1831 г. вторая палата баденского ландтага обсуждала ряд еврейских петиций о равноправии. В прениях сказалось влияние идеи Паулуса об устранении национальных элементов иудаизма как предварительном условии эмансипации. Была принята следующая резолюция: «Просить правительство о созыве собрания еврейских депутатов для обсуждения тех предположение, которые правитель­ство найдет целесообразными в видах возможного устранения пре­пятствий, мешающих дальнейшему цивилизованию евреев и уравне­нию их с христианами». В