Книга Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров

бомбу под Зимним дворцом, не является лишь плодом творческой фантазии Достоевского. Напомним: беседа с Сувориным происходит спустя две недели после взрыва, организованного Степаном Халтуриным. И известно, что, когда Халтурин поджег фитиль «адской машины» и вышел из дворца, его поблизости поджидал Андрей Желябов. Где поджидал? Дом № 1 по Невскому проспекту является ближайшим из жилых домов при движении через площадь от Зимнего. И от витрин Дациаро исключительно удобно наблюдать за происходящим во дворце…

Можно, однако, заметить и другое. Обрисованную Достоевским в феврале 1880 г. ситуацию мы находим в его творческих записях еще за десять лет до взрыва в Зимнем дворце. В подготовительных материалах к роману «Бесы» можно прочесть:

«Донести: если б Каракозов, зная за два часа, донесли бы вы?

Грановский говорит „нет“, варьируя и лавируя в ответ.

— Даже и не участвуя в заговоре — но узнав про намерения?

— Нет, не донес бы.

Шатов: „А я донесу; это неестественно…“».

«Грановский» здесь — это романный Степан Трофимович Верховенский. Вопросы — буквально те самые, что Достоевский обсуждал с Сувориным, — задает ему Шатов, тоже близкий автору персонаж. Он же принимает решение, исполнить которое и через десять лет не чувствует себя в силах романист. Политические реалии в этом черновом наброске другие: покушение Дмитрия Каракозова на Александра II в апреле 1866 г. Но нравственная коллизия одна и та же.

Однако есть и важное различие. В одном случае проблему обсуждают вымышленные персонажи писателя, в другом — с болью и мукой «проклятые» вопросы ставит перед своей совестью сам Достоевский. То, что они вновь и вновь возникают в его сознании на протяжении десяти, а то и пятнадцати лет, обнаруживает, как глубоко в нем сидит эта «заноза».

«Представьте себе…», — говорит Достоевский Суворину, начиная изложение сцены у магазина Дациаро. Характерно, что собственное духовное борение он воплощает в воображаемом сюжете. И, вдумываясь в эту ситуацию, мы получаем возможность лучше понять природу творческих импульсов великого романиста — создателя «Идиота», «Бесов» и «Братьев Карамазовых».[69]

Невский проспект во времена Достоевского

Раньше чем мы двинемся дальше от дома № 1 по направлению к Полицейскому мосту, имеет смысл кратко коснуться некоторых особенностей Невского проспекта эпохи Достоевского, которые не связаны с тем или иным конкретным местом этой «главной коммуникации Петербурга», как назвал Невский Н. В. Гоголь, а характеризуют его исторический облик в целом.

Первое, что здесь стоит отметить, — это покрытие мостовых. Сегодня для петербуржцев привычно, что проезжая часть всех городских улиц, и Невского проспекта в их числе, закатана в асфальт. Однако так было далеко не всегда. Вообще асфальт стал широко использоваться для покрытия мостовых в Петербурге (Ленинграде) лишь в 30-е годы XX в., хотя опыты асфальтирования отдельных участков имели место и в первой половине позапрошлого столетия. Но тогда технологии нанесения асфальтного покрытия были несовершенными, асфальт оказывался недолговечным, и от его использования скоро отказались. Более надежными оказались булыжные мостовые; с середины XIX в. стали появляться диабазовые мостовые (кое-где они продержались до 1970-х гг., и их хорошо помнят петербургские старожилы). Однако на Невском проспекте, особенно в его начальной, аристократической части, почти целое столетие существовала так называемая торцевая мостовая.

Торцевую мостовую еще называют «гурьевской» — по имени изобретателя инженера В. П. Гурьева. Она представляла собою своеобразный «уличный паркет», так как состояла из шестигранных деревянных (сосновых) шашек, плотно пригнанных одна к другой и осмоленных затем горячим битумом. В отличие от булыжной, торцевая мостовая была очень удобна: езда по деревянным шашкам была почти бесшумна, лошадиные копыта не страдали, а седоки в экипажах чувствовали себя весьма комфортно.

Впервые на Невском проспекте торцевую мостовую уложили в конце 1820-х — начале 1830-х гг. Когда в мае 1837 г. Достоевский с отцом и братом появились в Петербурге, торцевая мостовая на Невском была проложена от Дворцовой площади до Аничкова моста. Далее до Знаменской площади и затем по Старому Невскому до Александро-Невской лавры проезжая часть была вымощена булыжником.[70] Для коренных москвичей, прежде никогда не бывавших в Северной столице, торцевая мостовая была диковинкой. В Москве ничего подобного еще не видали (да и в Петербурге подобных мостовых было всего несколько: кроме Невского — на Большой Морской, Садовой, Караванной улицах и некоторых других). И мы уже упоминали «восторженные рассказы» московским родственникам «папеньки» Достоевского после возвращения из Петербурга в 1837 г. именно о «торцевых мостовых».

Для точности стоит отметить, что деревянными шашками выкладывали не всю проезжую часть. На некоторых старых картинах, гравюрах и фотографиях хорошо видно, что самый центр проспекта, а также зоны, примыкавшие к тротуару, были вымощены булыжником. В результате мостовая Невского проспекта получалась «полосатой». В начале XX в. эту особенность главной магистрали Петербурга отметил в своих стихах Владимир Маяковский, писавший:

И по Невскому мира, по лощенным полосам его

Профланирую шагом Дон-Жуана и фата…

В аристократической части Невского проспекта, от Дворцовой площади вплоть до Аничкова моста, пешеходные тротуары еще с конца XVIII в. были выложены гранитными плитами. «…Обнаженный мокрый гранит тротуаров» Достоевский упоминает в «Петербургской летописи» — еженедельном фельетоне, который в 1847 г. он некоторое время вел в «Санкт-Петербургских ведомостях». За Фонтанкой же эти плиты были уже попроще — из известняка. «Они возвышаются несколько над мостовой; в больших улицах весьма широки и повсюду к стороне мостовой обсажены чугунными столбиками на расстоянии двух сажен один от другого»[71], — описывал в 1834 г. тротуары центральной части города в многотомной «Панораме Санкт-Петербурга» обозреватель Северной столицы Александр Башуцкий. Упомянутые «чугунные столбики» были крайне невелики и возвышались над уровнем мостовых не более чем на 20–25 см. Полицейский мост через Мойку, первый, который встретится нам по пути, был выложен гранитными плитами во всю ширину, пешеходные проходы на нем отделены от проезжей части невысокими перилами. Следующие по ходу движения Казанский и Аничков мосты были вымощены, как и вся улица, деревянными шашками.

Говоря о Невском, каким его впервые увидел Достоевский в 1837 г., необходимо отметить еще одну черту. В 1830-е гг. на всем его протяжении от Полицейского до Аничкова моста по обеим обочинам проспекта стояли аккуратные ряды небольших липок. Лишь перед Казанским собором и Александринским театром по правой стороне, где монументальные постройки отнесены вглубь от красной линии, образуя обширные площади, раскрытые к Невскому проспекту, и перед соборами св. Петра и св. Екатерины — по левой стройная линия деревьев прерывалась, чтобы не мешать обзору величественных зданий. По той же причине не было липовой посадки и перед выходящим на проспект фасадом Аничкова