Книга Гость Иова - Жозе Кардозо Пирес

кабинете Леандро послышался шум: двигали стулья, обменивались приветствиями, кто-то печатал на машинке, крутили телефонный диск, пытаясь преодолеть ночное расстояние. Внезапно раздался крик сержанта:

— Привести сюда заключенную!

Услышав приказ Леандро, Флорипес вздрогнула, как от удара бичом. Мурашки побежали у нее по спине, и она сразу ощутила тупую, ноющую боль в животе, противную, растекающуюся по всему телу слабость. «Это от страха», — решила она. Девушка почувствовала, что жандарм положил ей на плечо руку, вялую и безвольную; она не напоминала когтистую лапу палача, но и дружеской поддержки в ней не ощущалось; скорее всего, то был почти символический жест тюремщика, готовящегося расстаться со своей жертвой.

Флорипес сняла с плеча его руку. И босиком, на ходу приводя в порядок волосы, направилась к двери.

— Повернись лицом к стене, — скомандовал в коридоре чей-то голос, и тут она заметила скованных наручниками пассажиров черного фольксвагена, один из них отдавал приказание другому. Она проскользнула мимо этих фигур, в полумраке прижавшихся к стене, но ей не удалось оглянуться на них еще раз. Жандарм толкнул дверь кабинета Леандро.

Внутри находился сержант, а рядом с ним толстяк в меховой куртке и баскском берете; как только Флорипес вошла, он впился в нее глазами. Толстяк кружил около нее, мерил взглядом с головы до пят, точно оценивал скотину на ярмарке.

Сержант Леандро разложил на стекле письменного стола с полдюжины фотографий.

— Ну-ка, красавица, ответь нам, знаешь ли ты кого-нибудь из этих субъектов?

Не успел он задать вопрос, как толстяк в баскском берете подскочил к столу, чтобы видеть реакцию арестантки, когда она, один за другим, будет рассматривать снимки. Лицо его казалось усталым и сонным, но, несмотря на явное утомление, сосредоточенным. Откинувшись на спинку стула, сержант наслаждался спектаклем. Едва Флорипес окончила разглядывать фотографии, он ухмыльнулся:

— Разумеется, ты никого не знаешь?

— Да, это так, сеньор.

— Ничего иного я и не ожидал. Память у тебя, у бедняжки, просто никуда не годится. Скверная память, ведь правда? — Леандро повернулся к толстяку: — Рыбы мало ела, понимаете? А жаль. Даже не верится, что такая молоденькая девушка может быть столь забывчивой. Разве тебе никогда не давали дома рыбы, малышка?

Он говорил с ней терпеливым тоном обеспокоенного здоровьем дочери отца, а сам не переставал пристально глядеть на нее. Даже умолкая, не сводил с нее глаз.

Толстяк достал из кармана куртки бумажник. Неторопливо, словно желая оттянуть время, он принялся что-то разыскивать среди множества бумаг и даже теперь своими ухватками живо напоминал торговца скотом: перелистывая документы, он слюнявил палец и медленно шевелил губами, читая ту или иную запись. Внимательный, даже озабоченный вид, с каким он просматривал этот ворох, был точь-в-точь таким же, как у ярмарочных торгашей, когда они открывают свои разбухшие бумажники, чтобы добыть из их недр накладную, банковый билет или рекомендацию — словом, все, что поможет им заключить выгодную сделку.

— Продолжайте, продолжайте, — проговорил толстяк, видя, что допрос заключенной прервался по его вине.

Леандро обратился к девушке:

— Ну так как же?

Именно в этот момент толстяк в меховой куртке нашел наконец то, что искал, еще одну фотокарточку. С обычной своей медлительностью он склонился над столом и положил ее рядом с другими. Сержант, не давая Флорипес опомниться, вновь задал ей все тот же вопрос:

— А его ты тоже не знаешь?

Та отрицательно покачала головой.

— Верно я определил, — опять принялся за свое Леандро. — Ты ешь мало рыбы, и вот результат. Но теперь ты будешь просить ее за обедом, договорились? Впрочем, а любишь ли ты рыбу?

— Я пойду прилягу на минутку, — заявил человек в берете и меховой куртке. Голос у него был хриплый, как у пьяницы. Он сгреб в кучу все фотографии и, не выпуская из поля зрения Флорипес, спрятал их в конверт. — Где я могу расположиться?

Леандро мигом вскочил.

— Дверь в конце коридора. Я провожу вас, если позволите…

Выйдя из кабинета, они вполголоса обменялись мнениями. Речь шла об арестантах различных категорий и о том, что неосмотрительно содержать их в общей камере, какие бы обстоятельства к тому ни вынуждали; толстяк уверял, что это его личное мнение, что он никоим образом не желает вмешиваться в дела Национальной гвардии.

— Любое решение вашего начальника по этому поводу будет справедливо, — заключил он.

Сержант Леандро возвратился в кабинет. Он почесывался и зевал от скуки и усталости.

— Ах-ха-ха… Вечно с вами одни хлопоты… — Он принялся приводить в порядок документы — отчеты, приказы, судебные постановления, а сам между тем излагал свои взгляды на жизнь и давал советы девушке из Симадаса. — Вмешиваетесь в сомнительные истории, суете нос не в свое дело. В общем, портите себе жизнь, а кому это надо, я спрашиваю? Ты можешь мне объяснить, малышка? Молчишь? Ну так я тебе отвечу: всему виной те глупости, которыми вам морочат голову. Всему виной эти окаянные подстрекатели, что разгуливают на свободе. Ты знаешь, кто такие подстрекатели?

— Нет, сеньор, я их никогда не видела…

— Ты можешь поклясться? Нет, лучше не старайся попусту, я не хочу, чтобы ты давала лживые клятвы. Мне лишь хотелось бы понять, что вынуждает тебя лгать? Разве ты не видишь, что это может тебе повредить?

Флорипес глубоко вздохнула, призывая на помощь все свое мужество.

— Но я никому не причинила зла, господин сержант. И меня не мучают угрызения совести, потому что я не совершила ничего дурного.

— Нет, совершила, и попридержи-ка язык, не перебивай старших. Ты пыталась обмануть меня, сказав, что тебе незнакомы люди на фотографиях.

— Я?! Обмануть вас?

— Да, ты, а то кто же! — повысил голос сержант, словно возмущенный до глубины души. И неожиданно ласково добавил: — Ну ладно, у нас еще есть время. Завтра тебя переведут в тюрьму, и мы увидим, пойдет ли тебе это на пользу.

Леандро бросился к телефону. И пока он набирал нужный номер, и потом, когда со скучающим видом разглядывал потолок, ожидая, скоро ли его соединят, он поучал Флорипес:

— Никогда не угадаешь заранее, что с тобой произойдет. Сегодня мы, а завтра лиссабонская полиция займется восстановлением твоей слабой памяти. Как бы то ни было, сейчас ты отправишься в кутузку. Хотя, — небрежно уронил он, — ты не принадлежишь к числу обычных арестантов.

X

— Приготовься к отправке, — сказал человек, к которому наручниками был прикован арестант. — Сделай свои дела, потому что до самого Лиссабона тебе не представится такой возможности.

И когда на рассвете их привезли в Поселок, он снова предупредил:

— Если тебе надо, говори