Книга Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит? - Стивен Тайлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я вспоминаю это сейчас, сорок девять лет спустя, во мне просыпается все то же чувство, все те же энергия и радость, эндорфины заполняют мой мозг. Это почти зависимость. Я закрываю глаза и просто хочу это сделать. Играть ту партию и петь те песни – они были моим избавлением.
К тому моменту, как мне исполнилось пятнадцать, я знал, что хочу делать – помимо желания обдалбываться и пытаться залезть девчонкам в трусы под мостом. Барабаны!
Я все время ввязывался в драки в Бронксе – они длились где-то полтора часа, и домой я приходил весь в кровище. В старшей школе надо мной часто издевались. Евреев постоянно дразнили – они видели ту сторону жизни, которую не видят остальные. Предубеждение. В школе на меня плевали и называли «ниггерские губы». Ребята тянули меня за мочки ушей, что было особенно больно в холода. Но в итоге тот факт, что меня донимали на автобусной остановке, оказался моим спасением. Хоть сначала я и обижался, но как только научился петь, то сразу начал гордиться этим прозвищем – я понял, что это мои корни, мои черные корни в черной музыке, и стыдиться тут нечего.
История моей семьи, если вернуться на двести лет назад: Талларико были родом из Калабрии, Италия. А до этого? Албанцы, египтяне, эфиопы. Но давайте посмотрим правде в глаза: в конце концов – точнее, в начале начал – все мы африканцы. Людей нельзя выращивать в холоде. А до того как мы стали людьми, мы были обезьянами, и если уж мы не можем переносить холод, то как это сможет сделать обезьяна, которая даже не знает, как купить пальто? Так что вначале все мы были черными. Так тупо говорить: «Я итальянец» (как я делаю все время).
Мой способ избежать побоев в школе заключался в игре на барабанах в группе. Моей первой группой были The Strangers: Дон Соломон, Питер Шталь и Алан Стомайер. Питер играл на гитаре, Алан – на басу, Дон пел, а я сидел за барабанами. Мы располагались в столовой и выступали после уроков. Я играл Wipeout и пел In My Room. Самый действенный способ не стать посмешищем – быть интересным. Именно так некоторые толстяки становятся смешными, шутят, высмеивают других, и поэтому их не трогают. Я был тощим, с огромными губами и безмозглым. Я отрастил волосы и играл на барабанах, и так меня начали принимать. Музыке меня учил папа, поэтому рок-н-ролл стал для меня неизведанной территорией.
Я был чокнутым фанатом. В «Бруклин Фоксе» я выбежал на сцену и дотронулся до Мэри Вайс, солистки женской группы Shangri-Las. С длинными светлыми волосами, черными кожаными штанами и меланхоличными глазами, Мэри Вайс была богиней подростков. Ради нее одной можно было сделать рок-н-ролл личной религией, особенно когда она пела Leader of the Pack. Она была сногсшибательной, чуть грубоватой девушкой, которую потом допрашивали ФБР за попытку провезти оружие за границу штата. Я по уши в нее влюбился. В следующий раз я встретил ее в несколько более интимной обстановке – но не потому, что этого хотела Мэри Вайс. В 1966 году я отправился в Кливленд с одной из моих более поздних групп, Chain Reaction, чтобы попасть в подростковое танцевальное шоу Upbeat. Я хотел петь соло, поэтому попросил Дэвида Конрада (племянника Джона Конрада, который владел «Сараем») играть на барабанах. Раздевалок там не было, поэтому переодеваться я пошел в туалет. В соседней кабинке кто-то был. Я решил, что это Дэвид, и в шутку забрался на кабинку. Но, заглянув туда, я увидел Мэри Вайс, черные кожаные штаны спущены до колен, чуть виднеются интимные волосы. У меня был такой стояк – я представлял это неделями! Это помогло мне пережить много холодных зимних ночей в Санапи.
В нашем доме в Йонкерсе никто не запирал двери, так что с появлением секса и наркотиков мне пришлось думать, как сделать так, чтобы никто не застукал меня за курением травки, дрочкой или чем там я еще занимался. Серьезная проблема для подростка. Приходилось ставить перед дверью стул, но как это бесит! Из-за работы с ловушками я умел обращаться с инструментами и придумал хитроумный способ запирать дверь. Я просверлил язычок – металлическую защелку, которая входит в дверную пластину, – и просунул туда крючок, оставив торчать где-то десять сантиметров, как чека на гранате. Если повернуть ручку, дверь не откроется.
Потом я придумал более дьявольский план. Я заказал по почте индукционную катушку – не что иное, как трансформатор для поезда. На поезде можно повернуть трансформатор до десяти, двадцати, тридцати, сорока, так что он просто летит, пока не набирает такую скорость, что сходит с рельсов. Я взял индукционную катушку и протянул ее по перилам в свою комнату, поэтому если кто-то до них дотрагивался, его сбивало с ног. Я наверху трахался с девушкой, родители уехали на выходные – в такие нечастые моменты мне действительно было необходимо предупреждение. И ДА, людей правда сбивало. Но только моих лучших друзей! Я такой: «Дотронься!», а они: «А-а-а-а!» И внезапно лучшие друзья стали так хорошо себя вести. Даже не знаю, что произошло.
Однажды я протянул проволоку до самого подвала, а потом под диванными подушками. Я размотал провода, снял изоляцию примерно с десяти сантиметров, разложил их – положительно и отрицательно заряженные – и положил под подушки, чтобы того, кто сидел на диване, шарахнуло током. Мой лучший друг сидел там и ел арахис. «На, держи пиво, – сказал я. – Сейчас вернусь!» Я уже наверху, в своей комнате, беру трансформатор, открываю дверь и включаю его. Я слышал жужжание, пока он подключался. Я жду, прислушиваюсь, и… «Ай!» Просто маленькие злые подростковые шутки.
Когда по радио крутили The House of the Rising Sun, я думал, что это лучшая песня в мире. Я видел выступление The Animals в консерватории, и меня настолько переполняли эмоции, что я вскочил с места, побежал на сцену и пожал руку бас-гитаристу, Чесу Чендлеру. А потом появились The Rolling Stones. Рок – моя религия, а эти ребята – мои боги!
Необязательно идти в
