Книга Посох Велеса - Евгения Витальевна Кретова

коса с голубой лентой да возносится к краснеющему небу темный дым кроды.

Сердце Кати тоскливо сжалось: ей вспомнился такой же костер, только в разы больший, собранный по погибшему близкому ей человеку.

Память напряглась, выхватывая из прошлого обрывки воспоминаний.

Крутая лестница. Помост наверху. Укутанный белым погребальным саваном мужчина. Она наклоняется, целует восковой лоб, сердцу больно и грустно, и она плачет. Рядом чья-то твердая рука ведет ее вниз, с лестницы. Она поднимает глаза и видит огромный корабль, ладью, словно сошедшую с иллюстраций сказки о Садко. Огонь уже взбирается по доскам, оставляя лишь память о том человеке с узким восковым лицом и шрамом через правую щеку.

Отчего так больно? Кто он ей?

Воспоминание, полыхнувшее острым лезвием, заставило застонать: в той кроде был ее дед. И звали его Любомир.

Катя потерла виски. Ей показалось, что она медленно сходит с ума: она точно знала, что никаких Любомиров в ее родне отродясь не было. Но вместе с тем она отчетливо понимала, что когда-то действительно была на похоронах своего деда – мужчины со странным славянским именем, с узким восковым лицом и шрамом через правую щеку, и даже могла детально описать ту кроду и полыхнувший костер… Решив, что она не в силах разгадать этот диковинный ребус, она положила это некстати всплывшее воспоминание подальше, на задворки сознания, и благополучно о нем забыла.

* * *

Вернулись поздно.

Всю обратную дорогу от поляны с полыхающей кродой до дома шли молча, слушая писк комаров да разношерстное кваканье лягушек. Короткие сибирские сумерки уже сверкали синевой, а сверчки спели не одну песню, когда они наконец переступили порог дома Ярушкиной бабушки.

Катя, вытянув от любопытства шею, заглядывала через покатое плечо пожилой женщины: стоило ей только потянуться к двери в дом, как тот словно ожил – внутри что-то скрипнуло, заклокотало, проем как будто молодцевато расширился, пропуская хозяйку внутрь. В щель открывающейся двери Катя видела, как внутреннее пространство раздвигается и простая, довольно тесная деревянная изба на глазах превращается в просторный терем.

Девочка ахнула, заметив, как полыхнула огнем затопленная сама собой печь, украшенная яркими солнечными изразцами, а большой дубовый стол по-солдатски подровнялся по стойке смирно, пихнув в бок замешкавшуюся лавку.

Ярушкина бабушка, искоса поглядывая на незнакомую девочку, кивнула в сторону открывшегося перехода.

– Наверх пойдем, – тихо скомандовала она и проворно направилась через галерею.

В это же мгновение над ее головой с легким щелчком возник и торжественно поплыл впереди, освещая им дорогу, изумрудно-белый шар света.

Войдя в комнату Ярушки, старушка села во главе стола, уперлась острыми локтями в темную поверхность.

– Слушаю вас, девицы-красавицы.

Катя осторожно присела на край лавки. Ярослава – рядом с ней. Толкнула легонько в бок:

– Сказывай. Катя выдохнула.

– У меня мама пропала, – решила она начать с главного. – Растаяла прямо посреди комнаты. И, припоминая подробности произошедшего – и про кошку Могиню в окне, и про шкатулку, и про трех грабителей, – стала рассказывать, пока не выпалила как скороговорку:

– Я от этого зверя бросилась бежать, лампа стала гореть ярче у одной двери, я ее толкнула что было сил и оказалась здесь, в этой самой комнате.

В этом месте голос ее предательски дрогнул, и она заревела:

– Я заблудилась, понимаете? Я теперь не знаю, как мне домой вернуться, как мне маму найти!..

Ярушкина бабушка задумчиво уставилась в стол. Дверь комнаты медленно открылась, в нее проскользнула молодая женщина с ребенком на руках.

– Ах вот вы где! – воскликнула. – А мы с Марьюшкой обыскались вас.

Тут женщина заметила незнакомую ей девочку с красными от слез глазами, торопливо вытиравшую их рукавом, и напряжение, царившее за столом.

– Что это вы тут?

Бабушка кивнула ей приветливо, улыбнулась:

– Садись, дочь моя Ефросинья, у нас разговор сейчас будет, – тут она внимательно посмотрела на Катю. – А теперь все в подробностях сказывай: матушка твоя как утренний туман рассеялась али зорькой вечерней растаяла?

Катя задумалась: она с трудом могла представить, чем отличается утренний туман от вечерней зорьки.

– Как утренний туман, – предположила она и пояснила: – Только туман просто тает, а мама светилась и будто вся в свет превратилась. Как облако.

– Значит, как зорька вечерняя, – задумчиво хмыкнула старушка, – сказывай дальше. Теперь про посох сказывай.

Катя подробно описала посох, каким увидела его на рисунке.

Старушка скривилась:

– Не Велесов посох начертан был. Что угодно, да токмо не он: на ём цепочкой тонёхонькой знаки начертаны тайные, а никаких кустов вокруг быть и не могло. Дальше говори: коридор опиши.

А сама встала, подошла к сундуку, из которого вывалилась Катя несколько часов назад. Сокрушенно поцокала языком на выломанный замок, осторожно заглянула внутрь, прислушалась.

Катя тем временем, иногда вытягивая шею и заглядывая под локоть Ярушкиной бабушке, послушно описывала коридор внутри шкатулки, многочисленные двери.

В конце рассказа аккуратно положила на стол шкатулку. Медленно, дрожащими пальцами разложила перед хозяевами моток ярко-красных ниток со штопальной иглой и камень.

Искоса она глянула на старушку: вдруг, как и те трое бандитов, она не видит шкатулку. Но нет. По удивленному взгляду цепких, совсем не старушечьих глаз было ясно – все видит и, кажется, узнает.

Ярушкина бабушка задумчиво смотрела на шкатулку.

Молчала. Думала. Катя ждала.

Тут старушка глянула на Ярославу, да так, что та аж подскочила со скамьи, будто ее кипятком ошпарили.

– А ну-ка, внучка, затвори-ка ставенки, да так, чтоб ни одна живая душа не увидала – не услыхала. Посмотрю заодно, чему тебя Стар научил…

При этих словах Ярушка изменилась, приосанилась, повзрослела.

Она вскочила на лавку, повернулась к окну и начала что-то тихо шептать, а руки у нее, словно птицы, то взлетали вверх, то замирали, то падали камнем вниз, то волной шли вдоль горизонта.

Катя прислушалась.

– Приди, морок темный, – шептала Ярослава, – приходи на помощь в час вечерний, закрой-занавесь окна туманом, затвори ставни полуночью, унеси прочь голоса да звуки да спрячь до поры до времени под тяжел камень на дне моря-окияна.

Катя внезапно почувствовала, что пространство вокруг уплотнилось и ожило.

Яркие цвета стали смазываться и таять, а звуки, еще доносившиеся с соседских дворов, потеряли четкость. И пока Ярушка говорила, повторяя раз за разом одни и те же слова, из пальцев ее тек тонкими струйками серый дымок и застилал окно, словно занавесом, медленно полз по стенам светелки, карабкался к потолку и устилал ковром дощатый пол. И чем дольше девочка нашептывала те слова, тем плотнее становился серый дымок, постепенно сгущаясь, уплотняясь. Изумрудно-белый шар, моргнув, потускнел и погас.

В светелке