Книга Вера, Надежда, Любовь - Николай Михайлович Ершов

и женщина оказалась на углу большой льдины. Даже сюда, далеко, донеслись ее вскрик и крики толпы на берегу. Женщина быстро отбежала назад. Льдина, качнувшись под ее тяжестью, медленно погрузилась. Черная вода успела захватить ее ноги. Спастись еще можно было. Для этого женщина должна была бросить свои салазки и быстро, пока льдины еще крупны и трещины не разошлись широко, добежать до берега. Но она держалась за салазки — от растерянности, от страха или потому, что груз на салазках был ей дорог.

Александр и Люба переглянулись: что могли сделать они? Счет времени шел на секунды. То же мучительное бессилие переживали и люди на берегу. Они размахивали руками, кричали, но только вредили этим: женщина растерялась вконец. Лед между тем стал трескаться в других местах — ниже и выше по течению на очень обширном пространстве. Льдины заметно тронулись, черные трещины между ними ширились на глазах.

В эту минуту отчаяния какой-то парень снял шапку и неизвестно зачем ахнул ее оземь, как это, наверное, делают только русские люди. Затем он скинул пальто и ринулся на лед в новеньком черном костюме нараспашку. Толпа на берегу разом ахнула. Кричали, что он безумный. Кричали, чтоб взял палку. Откуда-то явилась длинная палка — не то оглобля, не то багор. Парень обернулся на окрик. Ветер вздул его шевелюру, рванул его красный с синим галстук. Лицо у парня было свирепое. Он хищно схватил на лету брошенный ему шест и пошел, держа его поперек.

Он танцевал. Он приседал, выжидая момент, стремительно перебегал, как бы играя с кем-то невидимым, балансировал канатоходцем, выделывая уморительные штуки ногами и всем телом. В толпе не дышали.

Парень сделал, наконец, последний прыжок и стал перед женщиной. Последовала короткая перепалка и будто борьба какая-то. «Дура!» — отчетливо донеслось даже сюда, к сплавной будке. Парень толкнул ногой салазки, и они юркнули в полынью. Видно было, как веревка черным ужом поползла по льду и тоже скрылась в воде.

Затем парень поступил непонятно. Он стал на одно колено, как оперный рыцарь, и приник к бедру женщины. Вдруг четко видно стало белое — нижняя сорочка женщины. Парень разорвал ей юбку, от подола к бедру. Узка юбка — вон оно что! Для широты шага.

Их обратный путь был удивителен.

Они шли рядом. Шест, который они держали перед собой, разделял их и он же их соединял. Был ли тут опыт или вышло само собой по наитию — шест этот оказался нужен. Даже если бы они провалились, можно было спастись, потому что широкие разводья еще не образовались. Женщина и парень шли, как един человек.

Льдины двигались и ломались. Всякую секунду положение парня и женщины менялось так неожиданно и круто, что не могло уже быть заранее никакого расчета. Чувство общности влекло их друг к другу. Женщина дважды перехватила шест влево, но парень заорал на нее хрипло: «Не подходи!» Она опасно качнулась на своей льдине, но парень ее удержал. Оба замерли. Но уже в следующий миг, не сговариваясь даже взглядом, они побежали вперед с такой неожиданной легкостью и свободой, словно то было парное катание на коньках. Они вбежали на льдину большую и прочную. Соблазн остановиться не овладел ими. Они как бы и не заметили этой твердой опоры, словно не безопасность была им важна, а этот их вольный бег. Толпа на берегу, и Александр, и Люба — все забыли самих себя. Казалось, смертельный номер был срепетирован, отработан до совершенства. Так в минуту опасности люди, бывает, находят друг друга по строю, по ритму, по тону души.

Зрители ахнули: парень и женщина оказались в воде. Никто не уследил, когда и как это случилось. Но опасность уже миновала: беглецы стояли на твердом грунте, вода в этом месте была им по грудь. Парень навалился плечом на льдину, оттолкнул ее, и оба вышли на берег, все еще держась за шест.

В толпе снимали с себя полушубки, кричали и спорили. Потом остановился проходивший мимо грузовик и увез почти всех.

Александр сказал Любе:

— Пойдем, мой друг.

Но Люба все стояла. Страх за женщину и за этого парня на реке сблизил их, словно вместе они прожили долгий год.

— Все-таки что у тебя в школе? — спросил он, желая вернуть ее к прежнему.

— Так… Ничего особенного. Спросили, кто мой любимый герой. Христос, говорю…

Они прошли через пустырь и вышли на улицу, где им разумней было расстаться.

— Христос… — запоздало и неопределенно как-то отозвался отец Александр. — Может быть, ты не всех героев знаешь? Каин, скажем, Люцифер… Я к тому, что, может быть, выбора у тебя нет?

— У меня есть выбор, — возразила Люба.

Не уступила! Отец Александр молча кивнул — оценил ее твердость. Но больше он ничего не сказал. Он только сказал «до свидания», и они разошлись.

Люба домой не пошла. Вначале она должна была решить, что же вышло из ее свидания. Хорошо оно было или нет? И было ли это свидание?

Двое на реке испортили всю ее музыку. Она и сейчас еще не могла не думать о них. Жила на свете Вера и умерла — как просто! И как страшно… Шла себе женщина по льду, везла салазки. Вдруг миг один, и ее могло бы не быть! Навсегда. Ничем не объяснишь, ничем не поправишь, только руками разведешь: «Жизнь!»

Улица вела круто вниз. В конце ее уже за крышами спустившихся под гору домов опять открывалась река. Она шевелилась и горбилась. Перед мостом образовался первый затор. Деревянные сваи едва сдерживали натиск. Даже отсюда, издалека, заметно было, как дрожал мост. Колонна самосвалов остановилась перед мостом: ехать было опасно. Люди бежали к реке — смотреть ледоход.

Не люблю ледоход. Знаю, что силу полагается любить, но всякий раз в эту пору весны я избегаю реки. Меня пугает стихия. При виде буйства воды полагается испытывать бодрость: «Эй, круши-ломай! Весна идет!» А к сердцу с другого хода крадется мысль о бессилии. Ведь это, на разливы рек глядя, люди придумали легенду о том, как бог обрушил на них потоп.

После большой воды будет пора другая. Запоет жаворонок, пойдут в рост хлеба, на земле сделается чудо как хорошо! Сколько ни было весен и сколько бы их ни пришло наперед, никогда не устанешь дивиться. Вон ведь что делается! Холод был. На буграх с наветренной стороны земля промерзала на метр. А сейчас тут цветет донник. Вы знаете донник? Незаметный цветок. Запах его западает в душу навеки. Это тихая мудрость тепла родила такую