Книга Золотые костры - Алексей Пехов

А я протянул арбалет и оставшиеся болты:

— Ну, раз просите… Надо мне говорить, что будет, если на людей станете охотиться?

— Не надо. — Переговорщик сцапал оружие, боясь, что я передумаю. — Монахи такого не потерпят. Враз из-под земли достанут. От них ни в какой норе не спрячешься. Не боись, нам топлуна порешить.

— Золото не нужно. — Я отказался от самородка, который они мне протянули. — Ответьте на вопросы, и будем считать, что квиты.

Они с подозрением переглянулись, и Плевун предупредил:

— Про земные сокровища не спрашивай. Гладкокожим все равно не расскажем. И про тайные тропы, чтобы тут войти, а через минуту выйти где-нибудь в Литавии, тоже.

Подзатыльник отвесил Плевуну очередную затрещину:

— Заткнись! Какие же они теперь тайные, если ты каждому проходящему о них трепать будешь!

— В глаз дам! — завопил тот. — Хватит меня по голове бить!

Но в драку не полез, так как противник был в два раза тяжелее его.

— Ладно, гладкокожий. У нашего народа правило — отвечаем только на три вопроса. Устраивает?

— Вполне. Один страж пропал в этих горах. Он мог проходить здесь. Очень давно. Больше десяти лет назад. Вы не встречались?

— Страж? А! С синим гарвиром на кинжале, как у тебя? Не, звиняй, гладкокожий. Но ваше племя тут порой шастает. Монахи, паломники, еще какие-то уроды. У них тоже бывают гарвиры. Как отличить вас друг от друга? Мы больше под землей живем, твоего гладкокожего не видали.

Все остальные кивнули, подтверждая его слова. Жаль, что они ничего не знают. Но попытаться стоило.

— Хорошо, тогда второй вопрос. Я иду к перевалу, и мне нужна надежная дорога через ледник.

— Таких нет. Трещины все время появляются в новых местах. Но если ты пойдешь не напрямик, а возьмешь за монастырем левее, когда спустишься со склона, то за водопадом, который льется у красной скалы, есть тропа. Только держись крепче. Выйдешь по ней на каменистый язык, он сократит твой путь по льду наполовину.

— Спасибо.

— Давай третий вопрос.

Больше меня ничего не интересовало, так что я сказал:

— Приберегу на потом.

— Ну как знаешь.

Я направился своей дорогой, а скирры начали новый спор, смысл которого заключался в том, каким образом им лучшего всего устроить засаду.

— Отдал арбалет за ничто. Лучше бы взял золото, Людвиг. Эта нечисть почитает за подвиг надуть человека. Они могли и соврать.

— Я склонен верить в лучшее. От куска золота толку на леднике будет немного. Информация важнее.

— Угу. — Он пнул камешек, подвернувшийся ему под ногу, но тот даже не покачнулся. — Лишь в том случае, если она правдива.

К воротам монастыря я пришел порядком уставший и оглядел высокие, покрытые зеленью бронзовые створки. Издали они казались рельефными — пока я шел, мне чудился какой-то пейзаж, но, когда оказался рядом, понял, что ошибся. Неизвестный чеканщик нанес на металл несколько сцен из библии, каждая из которых была размером в человеческий рост.

Пока Проповедник глазел на них, я взялся за висящий возле калитки молоток и постучал. Вне всякого сомнения, пока я шел, меня должны были видеть со стены, но никто не спешил распахивать передо мной двери.

Наконец загремели засовы, и маленький монах в черном одеянии, подслеповато щурясь, вышел наружу. Веревка, заменявшая ему пояс, была белой, а не алой, из чего я заключил, что он не владеет магией.

— Доброго дня тебе, путник, — скрипучим голосом поприветствовал он меня. — Долгую же дорогу ты проделал, чтобы сюда добраться. Может ли мой орден чем-то помочь тебе?

— Доброго дня, брат. Я иду к Горрграту и хочу попросить о ночлеге. А также о встрече с отцом настоятелем.

Он шмыгнул носом, разом став похожим на большую мышь:

— Мы не прогоним усталого путника и найдем для тебя лежанку и еду. Но отец настоятель не встречается со всеми, кто этого хочет. Боюсь, я не смогу осуществить эту твою просьбу.

Монах отошел в сторону, приглашая меня войти. Я так и сделал, оказавшись в просторном, мощенном камнем дворе, за которым начиналась огромная территория. Я видел дома, церковь, часовню, огороды на дальнем склоне, блестящие стеклом оранжереи и теплицы. Две величественные башни поднимались высоко над Дорч-ган-Тойном. И в них, как я слышал, каликвецы наблюдали за звездами и небесными телами.

Возле ворот несколько монахов возились с овцами, загоняя их на вечер в овчарню. А один, такой же тщедушный, как и тот, что меня встречал, но с алой веревкой на поясе, шел мимо нас, держа под мышкой несколько книг.

На бочке из-под яблок восседало Пугало. Увидев Проповедника, оно весело помахало рукой.

— Он уже тут как тут! — воскликнул старый пеликан. — Как у него это получается?!

— У меня есть причина искать встречи с отцом настоятелем, брат.

— У всех они есть. Но, прости, я и вправду не смогу помо…

Монах наконец-то увидел мой кинжал и на мгновение потерял дар речи. А затем бухнулся на колени и стал молиться.

Проповедник вытаращился на него, округлив глаза. А Пугало слезло с бочки и подошло поближе, дивясь случившемуся.

— Людвиг, с каких это пор ты стал святым Каликвием? — хихикнул старый пеликан. — Или он просто не в себе?

— Скорее всего, именно последнее, — пробормотал я.

Каликвец с книгами подошел ко мне:

— Ты из Братства?

— Да.

— Брат Инчик, оставь свою молитву на потом. Устрой стража в гостевых комнатах монастыря. А я пока сообщу брату-управителю о том, кто к нам пришел.

Брат Инчик, смешно перебирая ногами, вел меня по лестницам и коридорам. Пугало и Проповедник двумя невидимыми тенями скользили следом. Пройдя здание насквозь, мы вышли во внутренний двор рядом с одной из двух башен-обсерваторий и повернули на дальнюю тропинку, выложенную плохо отшлифованными широкими плитками, — она тянулась вдоль монастырской стены. Здесь лежал серый снег, не попадающий под солнечные лучи. Справа от нас каскадами по склону были установлены теплицы и оранжереи, в которых, несмотря на высоту и холодную погоду, зрели овощи и фрукты.

Мы стали подниматься в гору, обходя стороной жилые и хозяйственные постройки. Местная церковь была создана словно совсем иными строителями — куда более аккуратными, опытными, любящими свое дело и понимающими, что такое красота.

— Прости, что веду тебя здесь, страж, — сказал брат Инчик. — Но гостям запрещено проходить через сердце монастыря. Особенно когда старшие братья обучаются искусству.

Он говорил о магии каликвецев, той самой, что могла справиться с колдунами и демонами.

Встречавшиеся нам монахи, молчаливые, но державшиеся с большим достоинством, провожали нас взглядами. Как видно, гости сюда приходили не часто.