Книга 142 страуса - Эйприл Давила

С распухшей ногой или синяком на щеке я могла бы пойти к школьной медсестре и сполна насладиться сочувствием, но мама предпочитала дистанцироваться от источника неприятных эмоций. Когда мы ругались и мне не удавалось смягчить ее, она пропадала, и я не видела ее по нескольку дней. Она исчезала из дома до моего прихода из школы и возвращалась, когда я уже спала. По утрам я слышала щелчок двери ванной комнаты, улавливала шаги в коридоре, но она была как призрак, и я отчаянно ждала, когда мама снова обретет отчетливую форму.

Я оценила ее почти пустой бокал, пытаясь предугадать, сколько еще вопросов она потерпит. Потому что хоть я и училась всего лишь во втором классе, но знала, что дети рождаются от секса и этот загадочный секс происходит между людьми, которые друг другу нравятся. Значит, когда-то она была неравнодушна к моему отцу, и ее нежелание что-либо рассказывать мне о нем казалось несправедливостью.

— Я хочу только знать его имя.

— Забудь, Таллула. Нет его — и вся любовь.

Она схватила бокал, звякнув по стеклу кольцами, и скрылась в ванной. Я застыла на кровати и стала ждать, что будет дальше: поговорит она со мной, когда выйдет, или посмотрит насквозь, словно меня здесь и нет. И вообще было интересно, насколько мое любопытство ее разозлит.

Через полчаса мама появилась и повела себя так, будто ничего не случилось. Ее дреды были убраны в большой пучок на затылке, в ушах болтались крупные золотые серьги. Несмотря на розовые румяна, из-за ярко-красной губной помады лицо казалось бледным. Она собрала свои вещи и поцеловала меня. Я ощутила на лбу отпечаток помады и почувствовала волну облегчения.

— Что будешь смотреть? — спросила мама.

— «Гриффинов». — Я солгала. Каждый вечер я коротала с сериалом «Неразгаданные тайны». Из-за этого мне снились кошмары, но сопротивляться искушению я не могла.

— Допоздна не засиживайся, — как ни в чем не бывало произнесла она. — И никому не открывай.

Как только мама ушла, я побежала в ее спальню и стала копаться в ящиках, надеясь найти хоть какие-то подсказки, кто был моим отцом, но не обнаружила никаких намеков: ни снимка, ни любовного письма — ничего. Если и были доказательства его существования, то мама давно от них избавилась. Для нее все, кто принадлежал к прошлому, просто умирали. Она не боялась потерять кого-то, поскольку все люди, включая друзей и любовников, были полностью заменимы.

Каждый раз после переезда на новую квартиру — а это случалось довольно часто — мама курила возле дома, пока кто-нибудь не стрелял у нее сигарету или не спрашивал: «Вы новая жиличка?» В течение дня она заводила очередную компанию лучших друзей. Обычно первыми к ней тянулись другие одинокие матери, но и мужчины слетались, как мотыльки на огонь. По ночам в доме гремела музыка, дым стоял столбом, и каждый вечер я засыпала под пьяный хохот. Потом однажды, обычно ни с того ни с сего, мама просто объявляла, что пора переезжать.

Как-то раз ее подруга, которую я запомнила только как женщину с черными шелковистыми волосами и цепочкой с золотым крестом, спросила, кто сидит со мной, когда мама уходит на ночную смену в баре. Вопрос привлек мое внимание, хотя я смотрела телевизор и притворялась, что не слушаю разговор взрослых. Мама ответила, что я без проблем ночую одна. «Но ведь Таллуле всего семь лет», — возразила подруга. Больше я ее не видела. Через неделю мама нашла нового бойфренда, и мы переехали в его квартиру с ковром ржавого цвета, где я спала на футоне в комнатушке возле кухни.

Переезд всегда означал для мамы начало новой жизни, и благодаря ее искренней надежде на лучшее, которое ждет впереди, перемены всегда воспринимались как приключение. Любой человек из прошлой жизни был препятствием к этому, а потому его оставляли позади и забывали.

Стоя теперь на подъездной дорожке, я заставила себя оторвать взгляд от темноты лежащего впереди шоссе. Уловив мое движение, над амбаром зажглась лампочка, и вспышка белого света озарила идеально ровный полукруг около двери. Абигейл оказалась снисходительна и не стала клевать меня, когда я отперла выгородку и отпустила птицу гулять в ночи. Потом я накормила коз и налила воды в собачью в миску.

В доме Девон заканчивал мытье посуды, вытирая блюдо ветхим полотенцем.

— Хватит, — сказала я, закрывая за собой дверь. — Честное слово, достаточно уже наводить блеск.

Он бросил полотенце на стол, и я приникла к его телу, прижав лицо к прохладной ткани деловой рубашки. Моя макушка упиралась как раз ему в подбородок. С удовольствием внимая свежий запах кожи любовника, я поцеловала его шею, потом скулу, где уже начала пробиваться короткая щетина, затем нашла губами его губы, пахнущие виски и лимоном.

Я расстегнула верхнюю пуговицу на его рубашке, улыбаясь, потому что раньше никогда этого не делала — Девон всегда носил футболки. В воротнике с пуговицами на углах было что-то милое, но поддавался он медленно. Я отступила назад, чтобы расстегнуть остальные пуговицы, и Девон поцеловал меня в шею.

Одним быстрым движением стащив с меня платье через голову, он прижал меня к разделочному столу и посадил на столешницу. Я ощутила сквозь белье холод плитки, контрастирующий с жаром от соприкосновения наших тел. Чувствуя его сильные руки на своих бедрах, я закрыла глаза от наслаждения. Какая ужасная выдалась неделя! Даже не неделя, а последние четыре дня. Не хотелось обо всем этом думать. Я обхватила Девона ногами и ближе привлекла к себе, нащупала пряжку его ремня и расстегнула ее.

— Ты продаешь ранчо, — сказал он между поцелуями. Его слова обожгли мне шею. Это был не вопрос, но он искал подтверждения. — Вот почему приезжал тот верзила, и вот почему вспылил Стив.

Я спустила с плеч Девона расстегнутую рубашку и, прижавшись к нему грудью, пощекотала ему спину, как он любил.

— Пока только прикидываю варианты. — Это была правда: еще ничего не подписано. Я поцеловала Девона в губы, стараясь избежать нежелательного разговора.

— Почему ты не сказала мне? — Он отклонился и освободился от рубашки. — Ты никогда мне ничего не рассказываешь.

— Неправда, — произнесла я и попыталась вовлечь его в очередной поцелуй, но он застыл. Я откинулась назад и оперлась головой о дверцу шкафа. — Ты же знаешь, в конце месяца я должна быть в Монтане.

— Ты говорила, это работа по контракту. — Его расслабленные руки сползли по моему телу и легли на стол с обеих сторон от меня. — Максимум на два месяца. Но продажа