Книга Время политики - Лев Семёнович Рубинштейн

величие государства, не заселённого никем, кроме вождей и обезличенного «народа».

Иногда говорят: «Власть относится к людям как к домашним животным, которых можно либо резать, либо стричь».

Это, по моему, не совсем правильно. Потому что власть относится к людям скорее как к растениям. Как к деревьям. Потому что растение в отличие от перелетных птиц и других представителей животного мира даже теоретически не может покинуть пространство своего обитания. Нет, народ в представлении власти – это не стадо, которое пасут, доят и время от времени пускают на мясо.

Это скорее лес. Тайга. Поэтому один из самых сакральных глаголов в дискурсе многих периодов отечественной истории – это не глагол «пасти», а глагол «сажать». Ну а потом, естественно, вырубать – в интересах народно-хозяйственных нужд или для того, чтобы не слишком разрасталось.

Именно лес, который то сажают, то выкорчевывают, то поджигают, то прореживают, то вырубают. А когда его вырубают особенно интенсивно, то, понятное дело, и «щепки летят», как же без этого – понимать надо!

Вот, собственно, примерно и все, что необходимо знать о «национальных интересах».

Те, кто постарше, точнее, те из них, кто не до конца утратил оперативную память, не могут забыть о том, что одним из ключевых понятий поздних советских лет было такое понятие, как «дефицит», существенно влиявший на повседневное и социальное поведение граждан, на их дела, высказывания, поступки, мечты и грезы.

Дефицит товарный, книжный, какой угодно. Дефицит и «хлеба», и «зрелищ».

Теперь, будем справедливы, совсем не то. И хлеб подвезли, и зрелищами не обделили. И не беда, что вместо сыра иногда предлагается нечто вроде мыла. Не беда: раньше-то и с мылом были проблемы, не говоря уже о сыре. И не беда, что зрелища иногда подвергаются некоторым церковно-полицейским наскокам. В прежние времена и такого не было.

Того самого дефицита, можно сказать, что и нет. Но без дефицита наша страна уже как бы и не вполне наша страна. Поэтому дефицит все равно, конечно, наблюдается.

Мне лично прежде всего бросается в глаза один очень существенный и, я бы сказал, роковой дефицит. Это дефицит достоинства. И это очень дефицитный товар. Столь же редкий, сколь и насущно необходимый.

Понятно, что достоинтство – довольно размытое понятие, заключающее в себе разные значения.

Я же говорю о конкретном, о человеческом, то есть о СОБСТВЕННОМ достоинстве.

И в этом словосочетании каждое из двух слов является ключевым. И каждое из них без другого теряет всякий смысл.

Слово «собственное», разумеется, может трактоваться в каждом индивидуальном случае по-разному. Для кого-то «собственное» может означать, допустим, «семейное». Для кого-то – «профессиональное». Для кого-то – «гендерное». Впрочем, «мужским достоинством» называют иногда нечто совсем другое. А впрочем, почему совсем другое. Для кого-то это вполне может оказаться основным объектом самоидентификации и предметом гордости.

Так или иначе, но достоинство может быть только собственным и никаким иным. И право каждого на собственное достоинство – что бы под ним ни понималось – неотъемлемо.

А если твое достоинство не собственное, а коллективное или, что бывает чаще, и вовсе чужое, то это вообще никакое не достоинство, а что-то другое.

Я готов уважать любые чувства, кроме, пожалуй, чувства ненависти по отношению к моим чувствам.

Особенно я готов уважать в любом чувство собственного достоинства. Но только если это достоинство действительно собственное.

«Не надо абсолютизировать право на собственность» – так или примерно так сказанул недавно кто-то из чиновников в контексте дискуссии о пресловутой реновации.

А вот именно что надо! Потому что «собственное» – идет ли речь о жилье или о «всего лишь» достоинстве – это не только экономическая или политическая категория. Это категория прежде всего нравственная. И лишь ясное и всеобщее понимание ее неотчуждаемости от конкретного и отдельно взятого человека способно хоть как-то цементировать общество в современном понимании этого слова.

Бегство с корабля на бал

Мой давний и добрый приятель, поэт, бывший москвич, уже много лет живет в Нью-Йорке. Это обстоятельство ничуть не мешает ему оставаться русским поэтом, при этом довольно известным и вполне признанным на родине. «Да и с чего бы вдруг подобное обстоятельство должно было ему мешать?» – пожав плечами, скажет человек современного мира – и будет, разумеется, прав. Беда, однако, в том, что далеко не каждый, кто живет и о чем-либо рассуждает в наши дни, является человеком современного мира.

А потому и не стоит особенно удивляться тому, что этот мой товарищ в одном из комментариев к какой-то из недавних своих записей в Фейсбуке прочитал следующее:

«Поэта, удравшего на чужбину, я считаю предателем родины».

Кому-то такая словесная конструкция покажется вполне естественной и понятной. Но она естественна только в том случае, если под «естественным» понимать «привычное». Да, она, увы, более чем привычна для человека, выросшего в СССР. Но она не только не естественна, но и, прямо скажем, противоестественна для сегодняшнего дня.

Интересна эта небольшая конструкция тем, что в ней буквально каждое слово – кроме личного местоимения, предлога и существительного «поэт», которое хоть что-то означает, – вызывает массу вопросов, без внятных ответов на которые вся фраза звучит полной глоссолалией. Но, повторяю, лишь для того, кто не имеет опыта жизни в СССР. Или, допустим, в Третьем рейхе. Или в прочих подобных им государствах, которых, к счастью, становится все меньше и меньше.

Что в наши дни может означать слово «предательство», кроме предательства дружбы, любви или собственных идеалов и принципов? В общем, ничего.

Что такое в наши дни «родина», кроме того, что это место, где ты родился, вырос и научился ходить, говорить, а если повезло, то и думать? Да, в общем-то, ничего. Опять же если не понимать «родину» как глубоко архаический объект бессмысленных пропагандистских манипуляций. Родину в ее нынешнем, то есть внеоценочном, лишенном сакральности, понимании предать невозможно. Нечего тут предавать. Эту родину можно любить или не любить, помнить или забывать, скучать по ней или не скучать, менять ее на другую или нет. Но вот предавать… Как ее предашь? Она как была, так и остается на своем месте. С тобой или без тебя.

Ну и про «удравшего», разумеется, масса вопросов.

Очень часто в отношении многих из тех, кто по разным причинам покинул пределы государства и переехал жить в пределы другого, наши местные верноподданные казенные патриоты любят употреблять глагол «удрать» или «сбежать». Так и пишут: такой-то и такой-то «сбежали», мол, в Германию, на Украину, в Америку, в Латвию, в Чехию, в Польшу и в