Книга Цветы эмиграции - Нина Алексеевна Ким

и в грузовике трясло, да?

Она смотрела на него участливо, но ласковые нотки в голосе отдавали металлическим скрежетом, тихим и явным, как будто предупреждали: не верь, отвечай так, как учил отец, – правду. И серые глаза её сквозили таким же металлическим блеском, как будто синтетические зрачки были полны осколков льда.

– Мы жили в Ферганской долине, наш дом сожгли, прятались у соседей, потом переехали в Москву; прилетели на самолёте в Дюссельдорф. Спросите у моих родителей, они вам всё расскажут.

– Абиль, наш разговор – тайна, ты умеешь хранить секреты? Не надо рассказывать родителям, расстраивать их ещё раз. Ты молодец. Где выучил английский язык?

– В школе.

– Надеюсь, что ты так же отлично будешь разговаривать и на немецком.

Вечером он пересказал беседу родителям.

– Поздравляю, сын, ты первый прошёл интервью, хоть дежурная и нарушила закон! Допрашивать детей до совершеннолетия нельзя, но судиться не можем, бесправные мы везде, – вздохнул отец. Сестру не потревожили расспросами, видно, побоялись огласки.

У родителей же интервью было через полгода после случая с Абилем. Их допрашивали по отдельности в Дюссельдорфе, в Федеральном управлении по делам беженцев.

Шахин вошёл в кабинет вместе с социальным адвокатом, назначенным по закону его защитником.

В кабинете сидели три человека: мужчина задавал вопросы, секретарь всё записывала в протоколе; в тени сидела ещё одна женщина, она молчала и внимательно наблюдала за допрашиваемым. Вопросы задавались монотонным голосом вразброс.

– Когда прилетели в Дюссельдорф? Где ночевали в день приезда? Где находились до этого? Почему вы уехали из Узбекистана?

Следователь, а это был именно следователь, искал ложь, путал и ломал хронологию событий, выискивал такие детали, которые нельзя было придумать, сочинить на ходу:

– Назовите дни рождения жены и сына, когда состоялась ваша свадьба, соблюдали ли вы во время проведения свадьбы национальные обычаи, ваша должность, полное название должности и места последней работы.

Допрашиваемого гоняли по кругу, умело и расчётливо.

Шахин вспотел, отвечая на вопросы. Попросил стакан воды, отпил и сел прямо. Он вспомнил, как учил Абиля, когда они ловили крупную форель в горной реке Кувасая:

– Мы должны измотать рыбину, чтоб она не сорвалась с крючка: веди её вниз по течению, когда устанет, подсекай и тащи из воды.

Обессиленную рыбу вытаскивали и бросали на берег. Она открывала рот и жадно ловила воздух тёмными жабрами. Солнце играло на разноцветной чешуе, Абиль радовался и пытался потрогать её.

Сейчас на допросе следователь подцепил Шахина на крючок и вёл по течению, как рыбу, изматывая вопросами.

Следующий вопрос перенёс его в Кувасай. Он увидел, как горит крыша дома, построенного его руками; густой дым валил из разбитых окон, в воздухе мелькали сотни обломков железных прутьев арматуры и кетменей, услышал крики озверелой толпы: «Ур! Ур! Ур! Шайтанлар! Убейте неверных!»

– Сколько человек участвовали в погроме, как они были одеты, что у них было в руках?

– Толпа с кетменями, много людей – и все незнакомые.

И вдруг, вспоминая момент, когда рухнула крыша дома, Шахин зарыдал. Неожиданно и громко. Рыдания сотрясали крупное тело, вырывались откуда-то изнутри, хрипло и протяжно.

В кабинете наступила тишина. Никто не осмелился остановить взрослого мужчину, плачущего навзрыд.

Наверное, следователь хотел добить его последним вопросом. Но случилось странное: Шахин вместе с рыданиями скинул боль, ему стало легко, когда он рассказал всё этим людям. Ни до, ни после он не мог признаться в своём страхе никому, особенно жене и детям, чтоб не испугать их и не раздавить грузом опасности. Взрослый седой мужчина плакал, как ребёнок, и ему не было стыдно.

В полной тишине адвокат указал на неправильную запись дат в протоколе – обычную уловку, к которой прибегали следователи, чтоб дать отрицательный ответ просителю убежища, расписались и вышли из кабинета.

Айшу допросили быстро. Через полтора часа она уже показалась в дверях. Шла с безжизненным выражением лица, с опущенными вниз плечами, похоже, тоже побывала мысленно там, откуда бежала изо всех сил, спасаясь от смерти.

– Не пожалели её, проверили все до единой даты и факты, – понял Шахин.

Поездом им надо было ехать почти час до лагеря, он достал ручку и записную книжку. Тщательно, слово в слово, записал вопросы, которые ему задавали, рядом – свои ответы. Потом повернулся к жене:

– Вспоминай, какие задавали тебе вопросы и как ты ответила на них, надо записать, пригодится для второго интервью.

Вечером они добрались до лагеря. Каждый из них думал о своём: Шахин понял, что здесь их не будут убивать и поджигать, здесь будут медленно поджаривать на костре недоверия и неприязни. И они будут это терпеть, потому что дальше бежать уже некуда. Айша молилась, чтобы Аллах не отнял последнюю надежду на спасение, чтобы муж нашёл выход и защитил её с детьми. Да и чего уже бояться, закон здесь справедливый, надо немного потерпеть. Ласково дотронулась до руки мужа:

– Всё хорошо. Не переживай.

Прошло некоторое время, и жильцы начали улыбаться друг другу. Вместо слов пользовались жестами: разводили руками – что поделаешь, поднимали брови – так получилось, большой палец вверх – молодец. Дав жильцам привыкнуть к новой обстановке, лагерь потащил их на другой этап. Начались занятия. Четыре часа в день учили немецкий язык. Айша удивлялась методике, совершенно другой, чем в кувасайской школе, где она работала учителем в начальных классах. Здесь учили сразу целые фразы на разные темы; если собрать ответы на вопросы, получался короткий рассказ о себе.

– Меня зовут Айша. Я приехала из Узбекистана, – слепила первую фразу и удивилась от неожиданности. Дальше – больше: адрес, состав семьи, профессия. Возможно, данные потом сверялись, уж слишком вопросы-ответы были откровенные:

– Откуда ты приехал, из какой страны? Как доехал до Германии? Подчеркни нужный рисунок.

Рядом были нарисованы самолёт, поезд, автобус и машина, грузовая и легковая. Этот пункт оказался особенно важным для получения положительного ответа, потому что беженцы должны были оставаться в той стране, чью границу пересекали. А пересекали, как потом они узнали, разными путями. Редко кто мог выложить на стол авиабилеты, как семья Шахина.

В конце августа Абиль c сестрой и родителями поехали в школу, которую выбрали дети для учёбы. В огромном вестибюле за столами сидели учителя – члены приёмной комиссии. Их документы принимал пожилой мужчина в сером костюме и белой рубашке, расстёгнутой на две пуговички. Перечитав несколько раз данные, он привстал и срывающимся голосом заговорил с ними на узбекском языке:

– Из какой области Узбекистана приехали?

– Из Ферганской долины, – взволнованно ответил Шахин. Узбекские слова оглушили его: на минуту чужая