Книга Морозный ветер атаки - Александр Тамоников

– Приготовиться, – скомандовал Глеб, – гранаты к бою. Без команды не стрелять. Подпустим их ближе, потом положим всю камарилью…

– Ну, все, гуляй, колхоз, – ухмыльнулся Уткин и припал к прицелу пулемета.

Немцы спешили – выбирались из полумрака, как из потустороннего мира. Тяжелое дыхание вырывалось с паром. Солдаты карабкались на склон, огибали валуны. Задние напирали на передних, дышали сослуживцам в затылок. Их было не меньше роты…

Дальше все смешалось в тесном пространстве. «Колхоз» гулял на всю катушку! Дружно застрочили автоматы, забился в судорогах «РПД». Полетели гранаты в толпу.

Такого приема немцы не ожидали. И в первое же мгновение, пока не пришли в себя, потеряли десяток бойцов. Их буквально смело напором огня. Остальные бросились вперед, но напрасно. Промазать на узком участке было невозможно: свинец летел обильно, раненых практически не было.

Немцы валились гроздьями, не успевая открыть ответный огонь. Самые сообразительные нырнули за камни, остальные метались, падали, нашпигованные пулями. Задние стали отступать, прятались за изгибом оврага. Спуск очень быстро опустел, на виду остались лишь мертвые.

Но за камнями прятались живые, постреливали из карабинов. Наши бросали гранаты, чтобы их как-то успокоить. Ругался в невидимой зоне офицер: «Вперед, солдаты, во славу фюрера и рейха!»

Вторая атака захлебнулась, как и первая. Немцы убрались восвояси, потеряв еще несколько человек. Гранаты пока не кончились – красноармейцы выбрасывали их на склон, они катились, взрывались там, где царил вечерний мрак.

«Могут верхом пойти, – мелькнула не очень приятная мысль, – наверху тоже хватает укрытий».

– Боровкин!

– Я! – выкрикнул юный (даже слишком) разведчик.

– Машиной управлять умеешь?

– Так точно!

– Дуй к нашим, доложи майору Мошляку! Пусть принимает решение! Людей надо выводить из города! Нас все равно дожмут, и мы окажемся в котле! Доложишь, и на машине обратно, нас заберешь! Выполнять, Боровкин!

– Да ему только детскими машинками управлять! – засмеялся Вербин.

– А ты не бойся за него, – закряхтел степенный Таманцев, бывший научный сотрудник госметеослужбы (между делом успевший отличиться на Халхин-Голе), – Боровкин хоть и мал, да удал. Может и с детскими машинками поиграть, может и со взрослыми. Он не хуже нас с тобой в этом разбирается…

– А ты, Таманцев, шефство взял над ребенком? – не понял Вербин.

Закончить пикировку не дали солдаты вермахта. «Великая Германия» оказалась все же превыше ничтожных жизней. Они опять пошли на приступ: бежали вверх, паля из карабинов, ругались на своем вороньем языке.

Снова надрывался «РПД», частили пистолеты-пулеметы. Солдаты безропотно шли на смерть – они устали настолько, что отбытие в мир иной уже не казалось трагедией. Пули рвали шинели, сбивали каски с зачумленных голов. Кто-то залег за мертвыми телами, остальные покатились обратно. Двое или трое нырнули за валуны.

Памятуя, как неплохо было в прошлый раз, красноармеец Никонов привстал на колене, вырвал чеку гранаты. Но только успел замахнуться, как прозвучал выстрел. Боец повалился с простреленной грудью, граната упала за спину. Ахнул Кончак, схватил гранату, швырнул вниз за мгновение до взрыва – а вот о своей жизни не позаботился: еще один меткий выстрел поразил его в голову; красноармеец умер мгновенно, даже не осознав, что спас кучу народа.

Ревел благим матом Уткин, опорожнял диск. Кончились патроны, со злостью отбросил пулемет, схватил «ППШ». Надрывались автомобильные двигатели, из-за холма показались две громоздкие машины, медленно приближались, переваливаясь через покатые канавы. Дальше местность стала сложнее, пришлось остановиться. Из кузова попрыгали солдаты, залегали. Но и в овраге оставался неприятель, вел огонь из темноты. Тактика вермахта внушала уважение: выражаясь по-русски, не мытьем, так катаньем.

Усилилось беспокойство. Разведчики несли потери, пока еще умеренные, но что будет дальше? Часть немцев пошла в обход, стрелять по ним было бесполезно – слишком далеко. Сумерки сгущались. Противник подбирался ближе, все громче хлопали карабины. Шубин нервничал. Умирать геройски было не за что – ради того, чтобы задержать противника на несколько минут?

Сержант Кулагин сменил позицию – и крайне неудачно. Пуля попала в бок. К нему подполз Бакланов – парень до войны окончил медицинское училище, мечтал поступить в мединститут, стать знаменитым военным хирургом, но война решила иначе. Он перевернул сержанта, тот задыхался, схватил товарища за руку… и вдруг застыл, рука безвольно упала на землю.

– Мертвый, – констатировал Бакланов и со злостью сплюнул.

Подставлялись не только ополченцы, но и люди с боевым опытом.

– Товарищ лейтенант, что делать будем? – крикнул сержант Лазаренко. – В контратаку двинем?

– Я сейчас по башке кому-то двину, – проворчал Шубин. – Всем лежать, вести огонь, сдерживать неприятеля! Немцы видят, что нас много, нахрапом не полезут!

Огонь из всех стволов вынудил неприятеля отойти. Но угроза попасть в окружение становилась все очевиднее. Фигуры перемещались в темнеющем воздухе – явно шли на охват. Их сдерживали как могли. Потом откуда ни возьмись выскочил красноармеец Боровкин – примчался, тяжело дыша, остаток пути катился, как полено.

– Это я, товарищ лейтенант, – сообщил он свистящим шепотом, – доехал, как вы приказали, доложил товарищу майору. Он выводит людей из боя, все наши отступают по улице Ленина – на выход из города. Просил не задерживаться, но по возможности придержать неприятеля. В распоряжении комбата только две машины, на них вывозят раненых. Остальные – своим ходом… Вы тут еще надолго, товарищ лейтенант?

– Ты на машине?

– Конечно, мне сапоги-скороходы пока не выписали… У пожарки машину бросил, это рядом, двигатель работает…

Поле боя покидали по одному: снимались с позиции, отползали в тыл и переходили на бег. Остальные вели усиленный огонь, создавая видимость крупных сил.

Шубин и сержант Лазаренко уходили последними – жалко было бросать позицию. Но немцы все равно выйдут на улицу Первомайскую, это вопрос времени. В принципе нестрашно, противник сегодня пеший, даже если все они атлеты и способны пробежать три километра по морозу, до улицы Ленина им минут тридцать киселя хлебать! Перекрыть не успеют, люди Мошляка уже покидают город. И лучше не задумываться, что будет после того, как все войско выйдет в чистое поле…

Взвод уже сидел в кузове и поторапливал своего командира.

– Газуй, Боровкин! – крикнул Шубин, запрыгивая в кабину. – Да не свали нас под откос!

Вечер выдался сложным. Немцы давили изо всех сил, остатки батальона бились, как обреченные. Но людей становилось меньше, немцы брали квартал за кварталом, в их тылу остался брошенный батальонный штаб. Красноармейцы пятились, дрались за каждый клочок улицы. После поездки Боровкина на позиции остался только один взвод – фактически смертники.