Книга Будь здоров - Виталий Башун

— Эх, молодость, молодость. Юношеский максимализм и неверие в себя! Лично я вижу перед собой парня немного выше среднего роста с обаятельным лицом и добродушной улыбкой. Полного, да, это есть, но не толстого. Тебе родители не говорили, что ты не толстый, а полный?

— Говорили. А какая разница?

— О-очень большая. Как ты думаешь, пухленькая девушка, то есть полная, это расплывшаяся, лопающаяся от жира квашня?

— Не-э-эт.

— Так вот, если провести параллели, то именно образ этой самой пухленькой девушки, а не квашни лучше всего подходит, чтобы охарактеризовать тебя, какой ты есть. Надеюсь, тебя не обидит сравнение… есть такой медведь-ленивец… видел когда-нибудь? Ага. С эдакой добродушной мордочкой и животиком? Теперь вообрази, что этот медведь похудел. Страшно стало? Вот-вот. — Дедушка Лил тихо засмеялся и продолжил: — И последний вопрос на нашем сеансе вправления мозгов. Пухленьких девушек парни любят меньше, чем худышек?

— Ну не знаю, мне другие нравятся, — неуверенно выдал я.

— Как твоя соседка на испытании? Да не отшатывайся с таким испугом. Я все понимаю. Ну хорошо. Вернемся к нашей теме. Так вот. Пышки нравятся мужчинам отнюдь не меньше, чем стройные, молодой человек. Отнюдь. Поверь моему опыту. Я сам в молодости ни одну не пропустил. Эх, было время! Только тс-с. Моей старухе ни полслова. Она ведь и сама была пышечка — загляденье. Да и сейчас очень даже ничего. Так что не спеши с выводами. Не спеши. Я еще погуляю на твоей свадьбе. Пригласишь?

— Вас? Да хоть сейчас! Если она, конечно, когда-нибудь состоится. — Сомнения мои он поколебал, но отнюдь не развеял. Тем не менее на душе стало легче и веселее, что ли.

Где-то через час зашевелились мои одногруппники. Декан, ну точно заботливый дедушка, подбегал к каждому с кружкой, отпаивал настоем и смотрел кристалл. Практически во всех случаях он одобрительно кивал головой, отдавал кристалл и спешил к следующему студенту. У Сена кристалл побелел больше, чем наполовину, что, впрочем, не удивило наставника.

— Вы ведь, как потомственный травник, и так много северных трав знаете?

— Да. А откуда ж вы знаете про травника?

— Я ведь декан и ваш наставник. Перед занятием я, разумеется, ознакомился с вашими личными делами.

Напомнив всем, что завтра начинаются практические занятия по травоведению, а мне лично — о необходимости получить книги, он отпустил нас на обед.

После обеда повторилось примерно то же, что и на первом занятии. Мы подключились к книге по общей магии. Опять смерч бросал в меня цветной песок, опять я его разгребал — думаю, дворником я теперь смогу работать профессионально. И снова кристалл, теперь уже по общей магии, у меня полностью побелел. Наставник, видимо, был предупрежден, поскольку не удивился этому, а выдав мне настой, спокойно занялся своими делами в ожидании следующих пробудившихся.

Стоит сказать, что я, занятый своими проблемами, так и не познакомился ни с кем из нашей группы. Не знаю даже, сколько в ней парней, а сколько девушек. Хотя отметил, что в группе уже стали завязываться знакомства, и краем уха услышал, как обсуждалось предложение отметить поступление и начало учебного года. Но мне это было неинтересно.

По окончании занятий Сен, узнав о моих планах, вызвался помочь донести книги. Я с удовольствием принял его предложение и по дороге рассказал о своем горе. Сен, много зная о травах на практике, тут же предложил свою помощь и в этом деле. Я не отказался.

Встретил нас тот же старый хрыч, который, узнав о цели нашего прихода, вдруг с сочувствием посмотрел на меня, выдал положенные фолианты, а напоследок прямо сразил наповал:

— Ну… если, там, мантия понадобится, обращайся. Помогу. Горят они на вас, как на моих внуках — ботинки, — прокаркал он, развернулся и, не дожидаясь слов благодарности, ушел в глубь помещения.

Вот так. Можно ли было, судя по первому нашему визиту, представить себе, что у этого хрыча есть внуки, а сам он, оказывается, способен на сострадание?

Почти весь вечер я добросовестно штудировал фолианты. Книгами назвать эти строительные блоки, каждый из которых примерно метр длиной, семьдесят сантиметров шириной и двадцать — толщиной, просто язык не поворачивался. Сначала занялся первым томом «Основ общей и теоретической магии», а всего их было три, потом первым томом «Травоведения». «Травоведения» всего было восемь томов, аккурат по четыре на каждый год обучения. На этом этапе ко мне присоединился Сен. Естественно, он тоже знал далеко не все травы, но про те, которые знал, рассказывал настолько живо и интересно, с примерами из практики как личной, так и своей родни и знакомых, что запоминались они легко, будто я сам много лет с ними работал. Спасибо ему за это.

До конца дня я так и не вспомнил о побочных эффектах восприятия сведений, хотя периодически к нам в комнату заходили дежурные наставники, смотрели, трогали кончиками пальцев мои виски и уходили.

Наступила ночь. Я лег спать, и вот тут-то и наступил, как говорил мой приятель, поступивший в обычный университет на филологию, полный абзац.

ГЛАВА 9

Пересказывать тот бред, что наехал на меня, как телега с блоками мрамора, нет никакого желания. Да и помню я его довольно смутно. Кратко это выглядело примерно так. Стою я на вершине огромной горы, с которой виден весь наш мир. Я, как и все, в курсе, что наша Тиеррана — шар, вращающийся в безвоздушном пространстве вокруг Солано. Тем не менее каким-то образом я видел во сне весь мир с этой огромной горы. Самое смешное, что эта гора была целиком из растений. Я стремительно формировал из этих цветиков-былиночек магические структуры, магусы, конструкция которых зависела почему-то от условий сбора и хранения этих пестиков-тычинок, и запускал получившееся непотребство в сторону ареала их произрастания. Помахивая листочками, колючками и иголками, эти заковыристые загогулины с журавлиным клекотом печально от меня улетали. И это так меня расстраивало, что я рыдал, как в детстве, когда меня в наказание лишили любимого пирожного. Когда я наконец отправил в полет последние травки, прокричав на прощание: «Летите, магусы, летите!» — меня разбудили.

Темная комната. Встревоженные лица Сена и двух незнакомых мужиков, дежурных наставников, видимо. Как сквозь подушку услышал:

— Сильный постэффект! Энергобаланс не нарушен. В коррекции не нуждается… — И я заснул уже обычным спокойным сном.

Утром Сен рассказал, что со мной происходило. Он проснулся от шума часа в три ночи. Моя беспокойная персона, стоя на ковре в центре комнаты, быстро наклонялась и, пошуршав по ковру, распрямлялась и начинала махать руками, словно голубей в полет отправляла. Сен обвиняюще ткнул пальцем в направлении моего живота:

— Ты ж все время хнычешь: «Толстя-а-ак я неповоротливый». А сам же ж наклоны, ладонями в пол и не сгибая ног, в таком темпе выдавал — куда же ж там гимнасту! Меня самого ж где-то с час как отпустило, да и было же ж не шибко сильно. Так я сразу же ж и понял, что с тобой. Прыг за дверь, а там же ж наставники по коридору прохаживаются, к дверям прислушиваются. Я же ж их и позвал. Они ж рысью к нам. Влетают. А тут статуй посередь комнаты в одних же ж подштанниках. Лицо вдохновенное такое, все ж в соплях и слезах, руки распростерты, как родных увидал, глаза же будто дали светлые лицезрят, и проникновенно так говоришь: «Летите, магусы! Летите!» Вот ей-же-ей, будь я этой самой магической структурой, то бишь магусом, аж без пинка полетел бы. Так уж ты просил. Ну а наставники ж и вовсе полетели. Только не от тебя, а к тебе. Один же ж пальцы-то тебе на виски возложил, другой же ж руками-то около тела твоего водил. Постэффект, говорят, сильный, но энергобаланс же не нарушен. А тут уж и ты успокоился. В койку свою — шмыг! Да шустро так! Как хомяк в норку. И заснул, будто и не было ничего.