Книга Истории Дядюшки Дуба. Книга 1. Встреча - Жозеп Льюис Бадаль

— А ты вернёшься? — спросила Аделе дрожащим голосом.

— Конечно. Так или иначе, но я обязательно вернусь. Взгляни, какого необыкновенного цвета у тебя кожа!

И правда: рассвет был таким робким и бледным, что кожа у Аделе стала похожа на бумагу, где ещё ничего не написано. Супруги засмеялись — в последний раз.

Больше всего им хотелось сидеть рядышком и вспоминать счастливые деньки. Им было страшно прощаться. Будущее казалось бесконечной снежной пустыней, где не видно ничьих следов.

Отныне ночами Аделе грустила, а днём занималась обычными делами, которые легли на её хрупкие плечи после отъезда супруга: ухаживала за лошадьми, общалась с покупателями, присматривала за работниками, считала деньги и, главное, делала йогурт. Она ни на день не позволяла прервать изготовление этого чудесного продукта. В первую очередь в память о муже.

Вскоре Аделе заметила, что живот у неё округлился. Теперь ей всё больше хотелось есть и пить. Мисочки йогурта уже не хватало: за раз она съедала три полноценные миски.

Положив руку на живот, она мечтала о том, как Уго вернётся. Ещё бы, она подарит ему сына! «Не сомневаюсь, — размышляла она, — внешне это будет вылитый отец».

Но в следующий миг она вспоминала старуху. Жёлтый палец-ледышку, скрипучий голос, похожий на стрекотание цикады. Голова у Аделе кружилась, в глазах темнело, ей требовалось срочно куда-нибудь сесть, чтобы не грохнуться в обморок.

Весна за окном окрасила весь мир в яркие тона и населила его самыми разными животными: сердечки у них были крошечные, зато полные жизни.

И снился Аделе один и тот же сон: Уго, безоружный и раненый, бежит по полю. Его преследуют три всадника. У одного — обезьянья морда. «Аделе! — кричит Уго на бегу. — Спрячь нашего сына!» Потом Уго забирается в чан с йогуртом, а всадники обнажают мечи. В этот миг Аделе просыпалась, потная и измученная, словно это за ней гнались по пятам. Она ощупывала живот, внутри которого уже вовсю толкалось дитя.

Время шло. Приближался день родов. По небу бежали тяжёлые грозные тучи. Они несли с собой осень с холодами и ранними сумерками.

В день, когда окна побелели от первого снега, у Аделе начались схватки.

Привели повитуху, и они с Аделе уединились в спальне, где наследнику замка суждено было появиться на свет. Вдруг внизу постучали: прибыл посыльный с письмом. Войдя, он увидел суету, узнал, что происходит, и растерялся.

Стряхивая на ходу снег, посыльный прошёл в спальню. Взглянув на роженицу и повитуху, он опустил взгляд, немного подумал и удалился.

— Простите, ошибся адресом, — на всякий случай бросил он.

Аделе догадалась: когда ребёнок родится, этот человек скажет, что Уго погиб.

Но думать об этом она не могла: боль разрывала её на части.

Мальчик родился крошечным и не плакал. Увидев его, акушерка ахнула.

Ребёнок был белый как молоко: не дитя, а чудовище.

Когда новорождённого обтёрли, льняная простынь побелела, словно её окрасила кожа младенца. Ребёнок заплакал. Белые слёзки стекали у него по щёчкам. Только это была не вода, а самый настоящий йогурт!

— Надо же! Ребёнок, а сделан из йогурта! — воскликнула дочь повитухи, которая помогала матери и как раз в это время внесла ведро с кипячёной водой.

— Быть такого не может, — удивилась повитуха.

— Он умер? Я видела посыльного. Скажите мне правду, умоляю. Он мёртв? — бормотала Аделе. Глаза её были сухи, все слёзы она уже выплакала.

— Нет, милая, — всхлипнула повитуха. — Сыночек твой жив… к сожалению.

Но Аделе беспокоилась не о ребёнке.

— Нет же, нет! Я спрашиваю о моём муже. Скажите, он умер?

Её мало волновало, что мальчик родился белого цвета, что он тает от воды и пахнет от него йогуртом, а не ребёнком. Её не испугали его огромные бледно-голубые глаза, которые умоляли о помощи: ребёнку надо было срочно дать молока. А может, он искал своего отца среди призрачных фигур, которые обступили его со всех сторон.

Увидев сына, Аделе мигом потеряла к нему интерес.

— Ах, если бы я только пообещала старухе отдать тебя! Уго бы вернулся через три дня! Эх, сыночек! Уго, где ты?

Она передала мальчика повитухе и отвернулась лицом к стене.

— Унесите его! Уберите немедленно! Я не желаю его видеть!

Так и поступили.

Кормилица по имени Бруна, добрая толстуха с юга, бросила все дела и занималась только ребёнком. Она пела мальчику колыбельные на незнакомом языке. В них говорилось о море:

На берегу большого моря плачет девушка от горя…

Поэтому Мальчик Йогурт усвоил на всю жизнь: море похоже на заботливую тётю, которая готова сделать всё, чтобы ему было хорошо.

С раннего детства мальчик испытывал необъяснимую тягу к молоку и йогурту, ему постоянно хотелось сыра или творога, а от сливок и крема он просто голову терял — вот почему кормилица всегда держала полдюжины коз и корову, чьё молоко предназначалось исключительно для мальчика.

Аделе, одетая во всё чёрное, не выходила из спальни. Она не хотела видеть сына. Бруне она регулярно выдавала бархатный мешочек, полный золотых монет, повторяя одно и то же:

— Держи, Бруна. Умоляю тебя, заботься о маленьком уродце. Пусть у него будет всё необходимое.

— Да, госпожа, но больше всего ему необходима мать…

Тогда Аделе прижималась лбом к стеклу и вздыхала:

— А мне больше всего нужен его отец. Старуха предупреждала. Этот ребёнок — дитя тоски и страха. Я знаю, тоска и страх белого цвета. Они могут проглотить весь мир целиком, так что не останется ничего, кроме белизны. Они как снег, который укрывает землю. Вот почему мой малыш родился таким белым. Но если бы я дала старухе слово… что было бы тогда? Мой муж бы вернулся? А может, ведьма поколдовала бы и наш ребёнок… стал нормальным?

Мальчика так и не крестили, потому что были уверены — долго он не протянет. И все, за исключением Бруны, называли его просто Мальчик Йогурт. Когда Бруна и ребёнок оставались одни, она одаряла его разными именами, услышав которые он смеялся.

— Иди ко мне, моя запеканочка! Вкусная моя рисовая кашка! Сладенький ты мой творожок! Сливочки мои! Молочный киселёк!

Иногда она называла его Даниил — или Дан: так звали дедушку Бруны, пастуха. Это был добрый человек с большим сердцем. Бруна надеялась, что у Мальчика Йогурта тоже будет доброе сердце. Так оно и вышло. Мальчик Йогурт рос мечтательным и робким. Он мог часами смотреть в окно или сидеть на дереве, будто бы чего-то терпеливо ожидая. И не было в мире сердца добрее и жалостливее, чем сердце Мальчика Йогурта.

Постепенно не только Бруна, но и остальные обитатели замка — работники, пастухи и ремесленники — привязались к Мальчику Йогурту. Они частенько заглядывали в домик Бруны. Под тем или иным предлогом — принести вязанку дров, кусочек пирога, а то и белую сипуху или зайчишку, пойманного в лесу, — они приходили к малышу, усаживались перед ним и рассказывали ему свои горести и печали.