Книга Сектант - Константин Костинов

В небольшой и тесной, казалось бы, избенке собралось, без преувеличения, население всей деревни. Кроме детей, чьи мордочки торчали в окнах. Притом что в деревне насчитывалось ровно пять домов, народу собралось человек пятнадцать: шесть мужиков, считая дедушку Афиногена, и то ли восемь, то ли десять женщин, постоянно перемещавшихся туда-сюда и по этой причине не поддающихся точному подсчету.

– Что, Ленька, – шумел слегка захмелевший дедушка Афиноген – местный аксакал, которого привели за руки почтительные дочери, две бабенки с усталыми лицами, – как же ты оборол паразитов?

Сперва, когда в избу Кузьмича повалил народ, Сергей с некоторым испугом решил, что весь сыр-бор начался из-за него. Мол, чтобы познакомиться с новым человеком. Однако потом выяснилось, что затеял это все Кузьмич, празднуя свое чудесное избавление от гибели, в качестве которой выступали три беспризорника, по рассказам не такие уж и безобидные детишки. Так, недавно они зарезали мужика из Загорок вместе с женой, а на днях – непонятного Сергею «заготовителя»… А вот роль чудесного избавителя пришлось играть Сергею. Рассказ о своей нелегкой сектантской судьбине он повторил аж три раза: один раз на бис для запоздавших и еще разок – для проспавшего первые два дедушки Афиногена. Меч рассмотрели все, уважительно цокая языками. Еще внимания удостоились калиги (оказавшиеся для двадцать пятого года слишком уж средневековыми). Большинство мужиков пришло в сапогах, явно надетых в честь общего собрания, да дедушка Афиноген в валенках. В лаптях не было никого.

– Богатый стол по ныняшним вряменам, – повернулся к Сергею Анисим Никитич.

Крепкий мужик в черном пиджаке был хозяином того самого дома под железной крышей, стоящего у леса, и одним из двух, кого все звали по отчеству. Кузьмич был дальним родственником всем и каждому, да, кроме того, отличным печником, а Анисим Никитич оказался пасечником, держащим почти сотню ульев и заколачивавшим неплохие деньги. Его жена, тоже молчунья, быстро скооперировалась с Кузьмичевой, и сейчас они общались у печи шепотом и чуть ли не жестами.

Сидел Анисим Никитич вместе с Кузьмичем в самом углу, под иконами. Сергею казалось, что место довольно неудобное, однако из слов он уяснил, что это «красный угол» – самое почетное место. Сам он поместился по левую руку от Кузьмича, вроде как спаситель… Около пасечника опять задремал дедушка Афиноген, клонясь на Прохора, своего сына, нестарого мужика, обладателя роскошной бороды, блестящей и аккуратной. За ним поместились еще двое: совершенно седой Матвей, лет сорока, с не менее седой бородой, фасоном немного похожей на ту, что носил Дамблдор, – длинный узкий клин, и Андрюха – парень лет тридцати с красным шрамом через лицо. Тихо расспросив Кузьмича, Сергей узнал, что шрам тот получил в боях. Вот только в каких именно, он уточнять не стал.

С другой стороны стола расположились женщины, периодически отбегавшие, а то и выбегавшие из избы по своим делам. Из-за этого мельтешения Сергей не только имен не запомнил, но и не очень ориентировался, кто из них кем кому приходится. Присутствовали две старушки, к которым уважительно относились все, так что Сергей так и не разобрался, чья они родня. Может быть, и всех, как Кузьмич. Две усталые женщины, дочери дедушки Афиногена, были сестрами Прохора. Куда делась жена последнего, опять-таки никто не уточнял. То ли две, то ли три сестры, одна из которых была женой Матвея, крутились, как юркие змейки, вокруг стола, иногда присаживаясь и тут же вскакивая. Все три (или две), темноволосые, стройные, действительно напоминали змеек. Особенно Сергею приглянулась одна, самая юная и гибкая… Одна молодая девушка была женой Андрюхи. Ее взгляд откровенно настораживал, какой-то он был потухший и безжизненный. Впрочем, сам Андрюха тоже живостью не отличался. Хотя что можно было ожидать от обитателей мест, где всего пять лет назад прокатилась война?

Единственное, что не нравилось Сергею, – это женская одежда. Если мужчины были одеты примерно так, как и можно было ожидать от деревенских, – сапоги, пиджаки, подпоясанные рубахи разных цветов, кепки немного странные, с околышем, то вид женщин прямо-таки вызывал сочувствие. Особенно на взгляд москвича XXI века.

Длинные темные юбки, глухие кофты, шерстяные (это летом-то!), у всех на головах платки. Из всего тела видны только лицо и руки. Даже молодые женщины были одеты так же, хотя Сергею казалось, что деревенские девушки должны носить платья. Такие легкие (ситцевые, во!) с цветочками, до колена… Фиг. Глухо до самого пола.

Самогон – штука небезобидная, поэтому через некоторое время в голове, и без того больной, зашумело. Игривые мысли толкались в мозгу. Захотелось представить здешних молодок в современной одежде. Для эксперимента Сергей мысленно раздел одну, жену Андрюхи, и последовательно одел в бикини, мини-юбку, деловой костюм… В итоге пришел к выводу, что лучше всего она смотрелась бы в обтягивающих джинсах и коротеньком топике. Можно даже полупрозрачном.

Занятый модельерными идеями, он не сразу заметил окончание празднования: народ постепенно вылезал из-за стола, прощался с хозяевами. Интересно, а куда ему теперь деваться? Навряд ли его пустят на постой и будут кормить бесплатно. Сейчас подойдет Кузьмич, скажет: «Ну, что, гостенек, пора и честь знать. Дуй куды хошь». И что? Куда пойдешь? Пешком до Загорок? А там его тоже не ждут, подпрыгивая от нетерпения…

– Сяргей, – присел рядом на лавку Анисим Никитич, – ты куда собяраешься податься?

– Ага, – включился задремавший было Кузьмич, – где родня-то твоя жила хоть помнишь?

– Не помню, – с горечью протянул Сергей, – ничего не помню. Один остался.

– Ня грусти, – обнял его за плечи Кузьмич, – ня пропадешь. Такой парень, как ты, да штоб пропал? Как ты их, мазуриков – вжик, вжик…

…Ага, уноси готовенького. Тут вспомнились убиенные, и все съеденное и выпитое чуть не оказалось на полу.

– Кузьмич, – глухо, как через вату, послышался голос Никитича, – ты цего? Парень молодой, в боях не бывал, можа, энто у няго и вовсе первые…

«Первые покойники», – договорил неделикатный внутренний голос, и Сергея все же стошнило на пол. Вернее, на землю, потому что Кузьмич с Николаичем… тьфу, Никитичем… успели вывести его на улицу. Стало полегче. Правда, вернулась заглушенная было самогонкой головная боль.

– Ты, Сяргей, не унывай, – усадил его на лавку под стеной Кузьмич, – цем смогу – помогу. Хошь – до Загорок довязу, хошь – до Пяскова, если ты свою родню вспомнишь. А хошь – у нас в Козьей Горе оставайся…

…Сергей Вышинский – козий горец. Пошутил тогда над названием…

– …девку тябе найдем, парень ты здоровый, завядете хозяйство. Да вон хоть…

– Погодь, Ляонтий, – тормознул его Никитич, – человек еще в себя не пришел, а ты его уже оженить хочешь. Не видишь, больной он…

Голоса куда-то уплыли, затем вернулись.

– …у мяня. Слышишь, Сяргей, – потряс за плечо Кузьмич, – говорю, у меня перяноцуешь сягодня. А потом…

Голос опять уплыл.

– Что… потом… – И язык тоже отказывается служить… Нет… Это не самогон… Наверное, и вправду заболел… Ночь отлежать в лесу на сырой земле – это тебе не хухры-мухры…