Книга Скиталец. Гений - Константин Калбазов

– Я директор школы.

– Я знаю, Вильгельм Альбертович.

– Сегодня Григорий не пришел в школу. Я хочу, чтобы вы понимали – у вашего сына сейчас весьма ответственный период. Ему почти четырнадцать, и процесс посвящения может начаться совершенно неожиданно. У всех он протекает по-разному. Именно по этой причине мы поощряем у старшеклассников спортивные игры на территории школы после уроков. Так они дольше остаются неподалеку от меня, чтобы я вовремя успел им помочь. По этой же причине я подолгу нахожусь в школе, а завхоз всякий раз точно знает, где меня можно найти.

– Я понимаю, – кивая в такт словам директора, произнесла женщина.

– Это хорошо. Так где же Григорий? Признаться, меня беспокоит факт его пропуска.

– Так если бы я знала, Вильгельм Альбертович. Записку, стервец, оставил, утром на чердаке нашли. Мол, хочу счастья попытать. Походить по морям. А с кувалдой к заклепкам, как батя, встать всегда успеется.

– Как же так? Не пройдя посвящения?

– Как так? – как подрубленная опустилась на стул Марфа. – А Ваня решил было, что он уж прошел посвящение и, ни слова не говоря, сбежал. Хотел отпроситься с верфи пораньше, чтобы успеть вас в школе застать да о Сути Гришкиной выяснить… А он, значит… – Женщина с надеждой посмотрела на директора.

– Нет, Марфа Андреевна. Посвящение он не проходил.

– Да что же это за напасть! Это он что же, пустышом останется? – И вновь взгляд, полный надежды, на директора.

– Быть может, и нет. Мы предполагаем, что Господь выделил его, наделив своим даром.

– Кого? Гришку? Это Гришка-то одаренный? Не может быть! – не веря в эти слова, испуганно махнула рукой женщина.

– Чтобы это выяснить, нужно с ним поговорить, – задумчиво произнес директор.

– Так где его искать-то? Написал, что сговорился с контрабандистами и те за плату обещали вывезти его на другой остров. А там уж он на корабль устроится.

– Вообще я удивляюсь вам, Марфа Андреевна. Ваш сын сбежал, а вы так спокойно об этом рассуждаете, – решил вставить свои пять копеек Васин.

– Так а чему дивиться-то? Ваня, муж мой, тоже в свои годы сбежал из дому. Потому как по морям ходить хотел. А яблоко-то от яблоньки недалеко падает, – утирая кончиком платка выступившие слезы, ответила она.

– Марфа Андреевна, а чем увлекался ваш сын? – поинтересовался директор.

– Так гимнастикой. Эвон и по утрам бегал, и тяжести таскал, и по земле валялся, аки порося. Дождь, снег – все нипочем.

– Значит, гимнастика…

– Ну да.

Топилина отвела директора и учителя на задний двор, где продемонстрировала все приспособления Гриши. Васин подтвердил, что в гимнастике у парня и впрямь все обстояло самым лучшим образом. Да и Уступов наверняка то же самое скажет. Директор молча слушал, прокручивая в голове возможные варианты.

– И что вы об этом думаете? – спросил Васин, когда они уже катили в паромобиле.

– Если судить по подбору инвентаря, вполне возможно, что он одаренный атлет.

– А может, художник? У него хорошо получалось рисовать.

– Не мне вам объяснять, что дар проявляется заблаговременно в неосознанной тяге к нему. Он рисовал при всякой возможности?

– Н-нет. Такого я за ним не припомню. Но можно поспрашивать у ребят.

– Хорошо. Тогда сначала в школу, а потом к боярину Морозову. Но я уверен, что искать нужно именно атлета.

– Искать?

– Неужели вы думаете, что боярин Морозов оставит это дело без внимания? Погодите, он нам еще и выволочку устроит за то, что упустили одаренного. И какая блоха укусила Топилина, что он бросился в бега…

– Романтика. Я тоже мечтал о море.

– Н-да. О море мечтали все.

Отправил в топку очередную лопату угля. После чего смахнул грязной тряпкой со лба пот. Повязанная тесьма помогала только поначалу, но стоило ей промокнуть, как влага проходила через нее, словно и нет никакой преграды. За смену Борис менял это нехитрое приспособление до десятка раз. Пока одна вбирала в себя влагу, вторая сохла на ручке заслонки топки.

Да. Теперь уж опять Борис Петрович Рудаков. Именно под этим именем он значится в списках команды угольщика «Морж». Григорий остался в прошлом. Теперь у него новая жизнь. Начавшаяся не самым лучшим образом. Ну а чего он хотел-то? Читать нужно, что подписываешь, а не лениться. С другой стороны, на что еще мог рассчитывать сопляк, не имеющий специальности? Разве только в юнги, которые, по сути, и учатся морскому делу на практике. Но и тут не судьба, ибо не хватает Разумности. Словом, куда ни кинь, всюду клин.

Подошел к висящему на цепи чайнику, опустил прикрывающий лицо платок, ну чисто ковбой, и потянул через носик успевшую согреться воду. Прополоскал рот, сплюнув грязь на стальной пол. Потом еще раз. Вроде почище. Сделал несколько больших глотков. После чего снял платок и прополоскал его от всепроникающей угольной пыли. Вновь повязал на лицо, пошел за высохшей тесьмой. Сменил и взялся за кочергу длиной в два его роста. Пошурудил в топке и вернул ее на место.

– Всё, черти! Шабаш! Хватит поджаривать грешников, дайте нам повеселиться! – задорно прокричал Прохор, вечный балагур команды кочегаров.

По трапу цепочкой спускалась вторая бригада. И, в отличие от шедшего первым, парни особого энтузиазма не выказывали. Да оно в общем-то и понятно. Каторжный труд. Иначе не сказать. Ничего удивительного, что текучка среди этой части команды была традиционно самой высокой. С другой стороны, замена находилась всегда. Лишних вопросов кочегарам обычно не задавали. А потому кого в их среде только не было.

– Все люди как люди, один ты вечно радуешься каждой вахте, – покачал головой Иваныч, старший кочегар первой бригады, осматривая состояние топок.

Удовлетворенно кивнул и указал жестом старшему второй бригады, мол, принимай работу. Немногословный Харитоныч без обиняков заглянул во все три. Потом осмотрел выставленный у стойки инвентарь. Все в целости. После чего все так же молча подал своим знак, чтобы приступали к делу.

– Я, Иваныч, тому радуюсь, – когда ритуал приема передачи был закончен, продолжил Прохор, – что не на каторге корячусь, а на нашем разлюбезном «Морже».

– А разница? Что там уголек или руду колоть да кидать, что тут корячиться. Да еще и у жаркой топки.

– Разница есть, Иваныч, – поплевав на руки и надевая рукавицы, ответил парень. – Тут я после вахты отмылся и человеческих харчей навернул. Да еще какая-никакая деньга на карман упала. А как в порт придем, так и на бабу залезу. Страшную, какой моя жизнь никогда не будет, но настоящую. И сивухи напьюсь, так, что до рассвета о своей горькой судьбе вспоминать не буду. А как поутру мне станет хреново, так буду знать, что с вечера мне все же было хорошо. Что бы там сявки не вякали про каторжную житуху и как они там пинали балду, как бы не говорили, что они там были королями, я что-то реально желающих туда вернуться не встречал.