Книга Королева пламени - Энтони Райан

Он пытался убедить себя в том, что сны — это просто сны. Тяжелая память о ней, ее вонь в разуме. Это просто дурные сны. Она не может видеть бывшего любовника и раба.

Он сдался, когда руки предательски дрогнули и наконечник взрезал большой палец. Френтис сунул стрелу в колчан и, дрожа, побрел в палатку.

Просто сны.

Она стоит на высокой башне. Под нею расстилается Волар в блеске древней славы: улица за улицей многоэтажных домов, мраморных особняков, чудесных садов, неисчислимого множества башен, вздымающихся из каждого квартала. Но ни одна не может тягаться высотой с башней Совета.

Женщина смотрит в небо, чтобы отыскать мишень. День ясный, небеса — сплошь ровная голубизна, но в нескольких милях вверх отыскалось облачко. Легкое, разреженное, почти прозрачное — но хватит и его.

Она ищет в себе Дар. Да, вот он, но, чтобы вызвать его, нужно приглушить песнь. А когда Дар является, от его силы подгибаются колени. Женщина шатается, хватается за парапет. Из носу льется кровь. Как все знакомо! Но за этот Дар придется платить гораздо дороже, чем за восхитительный огонь, украденный у Ревека. Теперь его слова звучат злой насмешкой. Мол, у нее всегда хорошо получалось с крадеными дарами.

«Да что он знал?» — про себя восклицает она и тут же понимает, что насмешка фальшива, глупа.

Он знал достаточно для того, чтобы не обмануться любовью.

Она изгоняет больные мысли из головы, сосредотачивается на облаке, Дар рвется из тела, она выпускает его, из носу хлещет кровь. Облако становится вихрем, стремительно раскручивается, распадается. В чистом небе расползаются щупальца тумана, блекнут, исчезают.

— Это впечатляет, — говорит кто-то за спиной.

Женщина оборачивается и видит, как по лестнице на площадку башни поднимается высокий мужчина в красной мантии. За ним на свет выходят два куритая, ладони на рукоятях мечей. Надо еще раз испытать Дар, пришедший с новым телом. Женщине хочется сделать это прямо сейчас, но она противится искушению. «Прячь преимущество — и удвоишь его». Отец любил это повторять. Хотя, наверное, он позаимствовал цитату у какого-нибудь давно умершего философа.

Высокий человек подходит.

— Арклев, — называет она его имя.

Раньше его лицо не выглядело настолько усталым и помятым, да и морщин у глаз было меньше.

— Посланник сказал нам, что отныне Союзник станет выражать свою волю исключительно через вас, — сообщает Арклев.

Воля Союзника… да что этот несчастный знает? Разве он представляет, каково оно — быть потерянной душой в пустоте и слышать голос Союзника? Она с трудом удерживается, чтобы не рассмеяться в лицо глупому человечишке. Прожить столько веков — и остаться настолько глупым…

Он смотрит с ожиданием и даже с тревогой, и она понимает, что он договорил уже несколько секунд назад. Как долго она стоит здесь? Когда же она вскарабкалась на башню?

Она глубоко дышит, замешательство и тревога уходят.

— Вы скорбите, — произносит она. — Кого вы утратили?

Он чуть отступает, тревога на лице превращается в страх.

Женщина быстро учится и уже усвоила, что иллюзия всезнания сулит не меньше власти, чем действительное всезнание.

— Моего сына. Его корабль так и не прибыл в Варинсхолд. А провидцы не видят его следа в будущем.

Она кивает, ожидает продолжения, но член Совета поправляет маску на лице и стоит, словно бездыханный.

— Союзник желает, чтобы ты ввел меня в Совет — причем на место работорговца.

— Но это же место советника Лорвека! Он тщательно и добросовестно исполнял обязанности работорговца почти век!

— При том набивал карманы и не наладил разведение Одаренных. Союзник считает, что Лорвек пренебрегал наставлениями. Теперь созревает наше ценное новшество, и Союзник считает меня более подходящим управителем нашей новой силы. Если Лорвек не уйдет сам, без труда отыщутся доказательства его корыстных преступлений и измены общему делу. Так что лучше ему уйти спокойно.

Мужчина что-то сказал, но она уже не слышала. Время снова ускользало от нее. Как долго она стоит здесь?

Когда замешательство проходит, она снова стоит одна, а небесная синева темнеет. Женщина смотрит на запад, взгляд скользит вдоль широкого эстуария до берега и моря за ним.

Любимый, поторопись, мне одиноко без тебя.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Рива

Она повидала достаточно трупов, чтобы знать: на мертвых лицах не остается эмоций. Жуткие улыбки и выражение дикого страха появляются просто из-за натяжения мышц и сухожилий по мере того, как жидкость уходит из тела. Потому удивительно было обнаружить на лице священника благодушие и покой. Он казался бы погруженным в мирный глубокий сон праведника, если бы не порез на горле.

«Довольство собой и миром, — подумала Рива. — Он отыскал их лишь в смерти, и это справедливо».

Она отошла от трупа, присела на корточки, чтобы передохнуть.

— Он? — спросил Ваэлин.

Она кивнула и встала. Алорнис подошла к ней и, чтобы подбодрить, тронула за руку. Ваэлин посмотрел на рисунок сестры, затем на лицо священника.

— Удивительный у тебя талант, — улыбаясь, сказал Ваэлин сестре, затем добавил: — И у вас, мастер Маркен. Поразительная наблюдательность.

Маркен, широкий и массивный, стоял у стенки палатки. Он ухмыльнулся в бороду. Рива заметила, как плотно и нервно он сцепил пальцы и как упорно отказывался даже взглянуть на второй труп. Тот лежал рядом со священником, и его черты были вполне обычными для трупа: бледно-голубая кожа, оскаленный рот, высунутый язык, наполовину откушенный в предсмертных судорогах. Однако его лицо тоже с легкостью узнавалось в рисунке Алорнис.

— Дядя Сентес сказал, что его звали лорд Брахдор, — сообщила Рива. — А госпожа Велисс говорила, что он владел землями к востоку отсюда. Недалеко. И делал хорошее вино, причем белое лучше, чем красное.

— И все? Ничего подозрительного? — спросил Ваэлин. — Никаких удивительных рассказов про странное могущество и чудеса?

— Да, все. Он просто мелкий дворянин с несколькими сотнями акров земли, виноградом… и амбаром.

Маркен скрипнул зубами, указал толстым пальцем на труп Брахдора, но по-прежнему не смотрел на него.

— Милорд, к этому я не прикоснусь. Я чувствую: оно сочится из него, будто яд. Простите мою трусость, но я… не могу.

— Все в порядке, Маркен. А что с этим? — Ваэлин кивнул в сторону священника.

Маркен с облегчением выдохнул, присел на корточки у первого трупа, закатал рукав и положил ладонь на лоб умершего. Лицо здоровяка перекосилось в гримасе отвращения, он поморщился, будто от боли, чуть не отдернул руку, но тут же собрался, сосредоточился, закрыл глаза и несколько минут сидел неподвижный, словно статуя. Наконец он протяжно вздохнул, на лбу выступили капли пота, заметные даже через свисавшие почти до глаз волосы. Маркен встал, с теплотой и сочувствием посмотрел на Риву.