Книга Хозяева Земли - Доминика Арсе

— У Эрея Авеля последняя просьба к человечке Валерии, — говорит едва слышно. Но каждое слово будоражит душу.

Робко, но настойчиво беру его за голову обеими руками. Преодолевая опасения, страх и трепет, с затаившимся дыханием. Чувствую тепло и мягкость на ладонях, мощь и силу. Приподнимаю ее, чтобы в глаза мне смотрел. Чтобы губы его видно было. Поддается легко. Глаза открывает! Ведь закрытые были! Нос его большой и твердый мне на треть лица. Но это не важно. Чувствую его дыхание своей кожей. Как из него выходит воздух… и силы.

— Просите, что угодно, Эрей Авель, — шепчу, будто сквозь сон. Мои губы едва касаются его верхней губы. Тянусь к нему, хочу шею могучую обхватить, обнять, как родного.

Он не противится, сдался, или ждет чего — то. Но вдруг говорит:

— Убей меня.

Дергаюсь, как от взрыва и просыпаюсь ото сна, говорю резко:

— Нет.

— Или я умру в мучениях после заката, — произносит без нотки страха или сожаления.

— Не могу отпустить тебя, — шепчу и слезы начинают литься из меня сами собой.

Не могу… этот сладкий утренний сон… волшебные грезы. Будто сладость последних минут перед ранним вынужденным пробуждением.

Эрей Авель приподнимается, доставляя мне мучительную боль. Ибо его лицо теперь не так близко, как я хочу, как мне необходимо. Кислород, ты мой кислород.

Рука без перчатки протягивает в раскрытой ладошке синюю бабочку с одним крылом.

— Это легче, чем ты думаешь, — произносит с неким облегчением. А у меня в горле ком.

Отрицательно мотаю головой. Нет. Нет. Нет!!

— Забери второе крыло, — приказывает.

— Не могу.

— Просите, что угодно, Эрей Авель, — повторяет мои слова с укором. — Не предавай, человечка Валерия.

— Никогда, — шепчу и беру бабочку трясущейся рукой.

Досада выжигает изнутри. Начинаю реветь в голос. Он поднимается, улыбается мне искренней, доброй такой улыбкой. Не могу отпустить его. Но обещала.

Не предавай! Не предавай! Не предавай! Выть хочется!

— Почему ты улыбаешься? — это уже мой сип сквозь сопли и слезы.

— Когда мне больно я делаю это всегда, — отвечает. — Валерия должна помнить мои последние слова.

Киваю. А он говорит без улыбки наставническим тоном:

— Красота — пыльца, сложно создать, легко испортить, но красота всего лишь пыльца, а Душа — крылья, летать можно и без пыльцы.

Замолкает.

Смотрю на него, такого красивого, величественного, так хочется прижаться к нему, почувствовать, как бьется его большое сердце. Глаза голубые смотрят на меня, в них множество миров, а может, и вся Вселенная. Он — самое лучшее, что у меня было. Он — волшебство, мир грез моих. Его взгляд без тени отвращения, брезгливости, злорадства.

Он не произносит больше ни слова. Но глаза его молят, чтобы выполнила просьбу.

Я отрываю второе крыло. Словно отделяю часть своей души. Боль невыносима. Слезы капают на синюю пыльцу… кап… кап… кап. Дождь слез. Я смотрю на место, где секунду назад был он. А слезы капают и застилают глаза. Он просто испарился, рассыпался на частицы, а может, ушел в свой мир, где ему уже не быть прежним.

Крыло в моей руке рассыпается в синюю пыль и развеивается по поляне…

Верю ли я в существование души? Да, теперь верю. Он не мог уйти навсегда! Только не Эрей Авель.

* * *

Пустота. Вокруг и в душе пустота. Безымоциональность. Оставленные на месте пикника вещи меня не волновали, дошла до карьера окольными путями, пребывая, будто под наркозом. Дальше обошла озеро и по тропинке приковыляла к железной дороге. Поздним вечером, пробираясь под светом тусклых фонарей через один не работающих, показалась дома.

Все вопросы матери проигнорировала. Даже разъяренный отец не смог меня расшевелить. Я в трансе. Причем в глубоком.

— Ты почему на звонки не отвечаешь!

— Да мы тебя обыскались!

— Ты как с помойки! У тебя все хорошо?!

— А тебя случаем не изнасиловали?

— Врача!

И все в этом духе.

Холодный душ частично вернул меня в этот мир. Немного обострил чувствительности. Долго не выходила, тихо рыдала. Ночью тоже. Алинка себе местно не находила, ничего понять не могла. Коша тоже вилась, будто я сплошная кошачья мята. Вроде как врач приходил какой — то. Давление померял, температуру. Осматривать себя не дала. Нечего меня трогать.

Неделю провалялась, думая лишь о словах Эрея Авеля. Прокручивая нашу беседу снова и снова. В середине хандры даже начала мысли в кучу собирать, анализировать сказанное.

Вспомнила про пыльцу, что оставила на той полянке!

Но из дома не выпускали. Поправилась, и сидела, как на иголках в ожидании, когда же родители дадут бодро и выпустят на волю. Свершилось это через полторы недели. Первым делом отправилась туда, где встретила ЕГО. Алинка и Макс со мной увязались. Надо отдать должное, старались веселить и создавали позитивную атмосферу. То, что их родители подрядили на это дело, и не сомневалась.

Теперь на все под другим углом взглянула.

Поляну ту нашла. Меня будто зов какой-то вел, или интуиция не подкачала, что петлять и кружить не пришлось. Вышла к месту и сразу задохнулась от эмоций. Горечь, волнение… слезы.

Нашла свой сверток. Странно, что форму он не утратил, все тот же кулек в траве, даже не распрямился. Лист не завял и не высох. Зеленый был, таким и остался. Странно. Проявление волшебства, не иначе.

— Делай дозвон, — Алинка строгая стала в последние дни. Повзрослела.

— Да все, не абонент, батарея села уже, — рычит Макс. — Ни один телефон столько зарядку не держит.

Они думают, я телефон искала и сумочку. Ни о чем ведь не спрашивают, молчат. Наверняка видеоблог Кристины посмотрели. Знают, что к чему.

С поляны уходить не хочется. Но дождик накрапывает. За себя не переживаю. А вот за подарок его — да. Спрятала в сумочку. Кулек размером с яблоко вышел. Незаметно это сделала, пока Макс с Алиной обнимались за кустиком. Скромнее они стали, видимо, не хотят меня нервировать своими лобызаниями.

Не скажу, что ненавижу Кирилла. Но теперь он мне противен. Предатель, самый настоящий. Их сговор очевиден. Я думаю, они даже ждали, устроили засаду. А в институте незадолго до этого подговорили сплетницу. Та и навеяла мне, дурочке романтики.

Забавно вышло. И я на удивление себе, не расстроена. Мне на мирское стало плевать. Да, возвращается постепенно зависимость от мнений. Но мой мир теперь не в интернете, не в смартфоне и блоках, не в соцсети или институте. Мой мир во мне. Я закрываю глаза и вижу Эрея Авеля. Не улыбающегося, нет. Это означает, что ему плохо. А заинтересованного мной красавчика с приподнятыми бровями. Моя кожа покрывается мурашками вновь и вновь, когда вспоминаю прикосновение его волос. Мое сердце замирает, когда представляю его теплый взгляд.