Книга Параллельщики - Татьяна Буглак

– Я мусор выносила, увидела, что ты замок открыть не можешь.

– А если бы я вором оказался?

– В этом доме?

– И в такие дома посторонним попасть можно. – Он серьезно кивнул. – Но об этом позже. Пошли, пообедаем, а потом погуляем по парку.

За обедом он спрашивал уже о моем городе – похож он на их город? Я отвечала, что чем-то похож, чем-то – нет. Главное различие – мой раза в два больше по численности и в несколько раз по площади.

– У нас много частных домиков, даже почти в центре, некоторые еще дореволюционные. Много довольно богатых коттеджей. Основные здания примерно такие же и на тех же местах, но больше перестроены и в них другие организации. Главная улица немного иначе выглядит, магазинов и торговых центров раза в три, а то и в пять больше, а заводов практически не осталось. Не спрашивай почему – этого у нас в стране никто не понимает. Я никак не могу привыкнуть, что у вас все товары русские.

– Не все, мы почти треть импортируем.

Лаки доедал заварное пирожное и боролся с вылезающим из него кремом. Я, взглянув на кремовые «усы» парня, рассмеялась и протянула салфетку:

– Держи. У вас треть, а у нас даже зубочистки, и те китайские. Для меня такое количество русских товаров – фантастика побольше, чем параллельные миры, особенно учитывая, что я сейчас здесь.

Лаки доел пирожное, взглянул на меня, как раз с тоской смотревшую на карусели, и встал:

– Пошли кататься, а то у меня такое ощущение, что у вас и каруселей нет.

– Есть, но я на самом деле давно не каталась.

Мы прокатились на каруселях и колесе обозрения, а потом еще и на старых качелях-лодочках, при виде которых у меня мелькнули сразу две мысли: «Как они здесь сохранились?» и «У нас бы их запретили по технике безопасности». Но аттракцион работал, и я, взлетая вверх, снова почувствовала себя Алисой Селезневой. Только ненадолго, потому что после качелей Лаки кивнул на дальнюю аллею:

– Пойдем туда, там можно спокойно поговорить.

Мы прошлись по тропинке к деревянным мосткам на берегу большого пруда, Лаки сел на теплые доски, я, разувшись, рядом. Он стал рассказывать.

* * *

– Это было в девяносто четвертом году. Союз развалился за три года до того, затем была еще одна попытка то ли переворота, то ли дележа власти. Страну лихорадило, старики умирали с голоду, дети бросали учебу, чтобы заработать на хлеб, зарплату людям не платили месяцами, а то и годами. И руководство нескольких уральских областей решило воспользоваться случаем. Они объявили о своей независимости, попытались захватить заводы и железные дороги. Если бы это им удалось – страны бы не стало: Урал делит страну пополам, там основная тяжелая промышленность, и через него идут все дороги в Сибирь. Москва поздно спохватилась, власть ускользала из рук президента, как раз когда-то и приехавшего с Урала, и его клики, никак не желавшей прекратить драку за кусок пирога. Тогда произошел новый переворот, успешный; к власти пришли военные, но не вояки, а хорошо знающие экономику, умеющие действовать и в стране, и во внешней политике. Они ввели диктатуру, национализировали все крупные предприятия, которые к тому времени пытались захапать бандиты, и ввели войска на Урал. Против воли других государств, но тут они жестко сказали: «Это наши суверенные дела, не лезьте».

Лаки сидел, задумчиво глядя на блестевшую воду, и вспоминал:

– Это был маленький городок на Урале, живший за счет вокзала, – обслуживал железную дорогу. Его пытались захватить сепаратисты, не только уральские части, но и «добровольцы» из Сибирской республики, которую тогда финансировали США и Англия – повторялось то же самое, что и в Гражданскую войну. Городок отбивался, станция оказалась разрушена при обстреле и взрыве самодельной бомбы. Меня нашли среди обломков вокзала, я был поцарапан и без сознания. Врач осмотрел меня, сказал: «Легкая контузия, все пройдет» – и отправил во временный детский дом – туда свозили всех сирот и потеряшек. Я ничего не помнил, на все вопросы отвечал «не знаю», и меня прозвали Незнайкой. Ни документов, ни имени, я не умел даже читать и писать. Через неделю начался новый обстрел, детский дом эвакуировали в подвалы какого-то старинного здания. Взрослых было мало, они держали оборону. Ночь, зарево пожаров, и мы, те, кто постарше, несем в подвалы малышню. Одна ходка, вторая, третья. Потом снова взрыв.

Лаки вздохнул, кинул важно проплывавшему мимо и делавшему вид, будто он не попрошайка, лебедю кусок булки.

– В госпитале со мной начал работать психиатр и вскоре заявил, что у меня проблемы с развитием, что я необучаем. Ведь я не знал дней недели, не помнил ничего из прошлого – только то, что было в детском доме. Мне повезло – в госпиталь приехал ученый из Москвы. Он поговорил со мной, связался с начальством и забрал меня к себе. Усыновить не мог – возраст не позволял, – лишь опекунство удалось оформить, да и то с трудом. Он стал моим дедом. Составил программу обучения, так что школу я заканчивал уже вместе со всеми. Дед и дал мне имя, узнав, что я дважды пережил взрыв, и оба раза почти не пострадал.

– Значит, имя у тебя придуманное? – Я теперь поняла, почему оно казалось мне неподходящим для Лаки.

– Верно. И поэтому я больше привык к прозвищу – оно более настоящее. Дед не только учил и лечил меня. Он всю жизнь работал в группе ученых, занимавшейся секретной темой, потому и приехал тогда в госпиталь – узнал о моем случае. Ну а сепаратисты – с ними разобрались довольно быстро, хотя, конечно, проблемы были, да и сейчас иногда возникают. Но люди на Урале и в Сибири не хотели такой «независимости» и поддержали присланных из Москвы военных. Это не пропаганда, я ведь тогда сам там был. Людям хватило разрушенных городов, других бед, и они выступили за единую страну. В понедельник как раз отмечали годовщину – День Воссоединения. Но тогда не только война повлияла… – Он снова посмотрел на кружившего рядом с мостками лебедя. – Была другая причина, более серьезная, мировая. И именно из-за нее существует и наша контора, и другие такие филиалы.

– Какая причина? Фо ничего не говорила.

– Фо не умеет толково рассказывать. – Он ласково улыбнулся. – Я же говорю: она человек дела. Для нее верх возможностей – отчет составить, и то получается один «скелет». Но в деле надежнее ее не найти. В институте она по полевой хирургии специализировалась, говорят, одной из лучших была.

– Так какая причина? – напомнила я, думая, что в спортивную и деятельную Светлану, кажется, влюблены все парни. Это и не удивительно.

– Причина? Придется говорить о прошлом, еще довоенном – я о Великой Отечественной. Впервые это случилось летом сорок первого, как раз в ночь нападения. Произошло все недалеко отсюда, в соседней области. Там был поселок, старинный, когда-то даже городом считался, а потом его перевели «за штат»[2], и он постепенно стал превращаться в село. Но тут отменили крепостное право, начали появляться новые заводы, и один заводчик перестроил городок, сделав его чем-то вроде фабричного поселка. Что там производили, я не знаю, но завод был хоть и небольшой, но крепкий, к нему даже узкоколейку проложили. В Гражданскую его разграбили, потом начали восстанавливать, рядом детскую коммуну организовали, но жителей там все равно было меньше, чем до революции, многие дома стояли пустые. В конце тридцатых один дом купили ученые из Москвы, под дачу, и устроили в нем что-то вроде лаборатории, даже генератор привезли, чтобы от заводской электростанции не зависеть. Мы до сих пор толком не знаем, что они там делали, но результат аукается всем до сих пор.