Книга Сердце зимы - Роберт Джордан

– Красота мимолетна, – продолжала Виендре, обращаясь к Илэйн. – Пройдут года, и груди твои обвиснут, плоть ослабнет, кожу покроют морщины. Мужчины, что улыбались, глядя на твое лицо, станут разговаривать с тобою так, словно бы ты – просто другой мужчина. Муж твой, может, и будет видеть тебя всегда такой, какой увидел впервые, но никто из других мужчин не станет грезить о тебе. А разве ты не останешься собой? Твое тело – всего лишь покров. Твоя плоть усохнет, но ты – это твои сердце и разум, а они не изменятся, разве что станут сильнее.

Илэйн покачала головой. Не отрицая, но и не соглашаясь. Впрочем, она никогда не задумывалась о старости. Особенно с тех пор, как отправилась в Башню. Груз лет не слишком тяжек даже для очень старых Айз Седай. А если она проживет столько же, что и женщины из Родни? Это, разумеется, означало бы отказаться от планиды Айз Седай, но что все-таки в таком случае? Родня стареет очень медленно, но и им не избежать морщин. О чем думает Авиенда? Она стояла на коленях с весьма... угрюмым видом.

– Что самое ребяческое в женщине, которую вы хотите взять в первые сестры? – произнесла Монаэлле.

С этим проще, и не так чревато последствиями. Говоря, Илэйн даже улыбнулась. Авиенда тоже ухмыльнулась – вся ее угрюмость куда-то исчезла. Вновь плетение сохранило слова девушек, освободив разом их голоса, в которых слышался смех.

– Авиенда не хочет учиться плавать. Хотя я и пыталась ее научить. Она не боится ничего, кроме воды, если той больше, чем в ванне для купания.

– Илэйн лопает сласти, хватает двумя руками, точно ребенок, сбежавший из-под надзора матери. Если не прекратит себя так вести, к старости растолстеет как свинья.

Илэйн вскинулась. Лопает? Лопает? Она просто пробует, вот и все. Хочется же попробовать и то, и это. Растолстеет? И почему Авиенда так на нее зыркает? Разве не ребячество – отказываться заходить в воду глубже, чем по колено?

Монаэлле кашлянула, прикрыв рот ладонью, но Илэйн показалось, будто та прячет улыбку. Некоторые из стоявших Хранительниц Мудрости смеялись в открытую. Над глупостью Авиенды? Или над ее... тягой к сладкому?

Монаэлле вновь напустила на себя важный вид, расправила юбки, но в голосе ее проскальзывали смешливые нотки.

– Что вызывает у вас самую большую зависть к женщине, которую вы хотите взять в первые сестры?

Наверное, Илэйн попыталась бы увильнуть от ответа на этот вопрос, даже вопреки требованию говорить правду. То, что сразу пришло ей на ум, было правдой, но она могла бы сказать что-нибудь другое, что сошло бы тоже за правдивый ответ и меньше смутило бы их обеих. Наверное, могла бы. Но то, что она, Илэйн, расточает улыбки мужчинам и грудь выставляет напоказ... Может, она и улыбается, но сама-то Авиенда! Разгуливает в чем мать родила перед красными как раки слугами, словно их не замечает! А Илэйн, значит, конфеты лопает, да? И скоро растолстеет, да? И девушка стала говорить горькую правду, а потоки подхватывали ее слова, и губы Авиенды тоже двигались в мрачном безмолвии, пока обе подруги наконец не закончили и сказанное ими не зазвучало в комнате.

– Авиенда лежала в объятиях мужчины, которого я люблю. А я – нет; может, и никогда не буду, и мне остается только оплакивать свою судьбу.

– Илэйн любима Рандом ал’То... Рандом. У меня сердце разрывается от желания, чтобы он любил меня, но я не знаю, случится ли это когда-нибудь.

Илэйн вперила взгляд в непроницаемое лицо Авиенды. Та завидует ей из-за Ранда? Когда он избегает Илэйн Траканд, будто у нее чесотка? Дальше размышлять ей не дали.

– Ударь ее ладонью изо всей силы, – велела Тамела Авиенде, убрав свои руки с плеч девушки.

Виендре слегка сжала плечи Илэйн.

– Не защищайся.

Ни о чем таком их раньше не предупреждали! Наверняка Авиенда не станет...

Илэйн, сморгнув, оперлась на руки и приподнялась с ледяных плит пола. Осторожно ощупала щеку и поморщилась. Отпечаток ладони останется на весь день. Напрасно Авиенда ударила так сильно.

Все ждали, пока Илэйн вновь не опустится на колени, а потом Виендре наклонилась ближе.

– Ударь ее ладонью изо всей силы.

Ладно, она-то не собирается бить Авиенду по уху. Она-то вовсе не собирается... От полновесной пощечины Авиенда растянулась на полу, даже проскользила грудью по полу к самой Монаэлле. У Илэйн рука от удара горела так же, как собственная щека.

Авиенда приподнялась на руках, помотала головой, потом с трудом вновь заняла свое место. И Тамела сказала:

– Ударь ее другой рукой.

На этот раз Илэйн улетела по стылому полу к самым коленям Эмис. В голове звенело, горели обе щеки. И когда она снова встала на колени напротив Авиенды и Виендре велела ей ударить, Илэйн вложила в оплеуху весь вес своего тела, так что, когда Авиенда упала, чуть сама не свалилась на нее.

– Теперь вы можете уйти, – сказала Монаэлле.

Илэйн резко обернулась к Хранительнице Мудрости. Авиенда, еще не успевшая подняться, окаменела.

– Если хотите, – продолжала Монаэлле. – Мужчины обычно после этого уходят, а то и раньше. Да и многие женщины тоже. Но если вы по-прежнему любите друг друга и готовы продолжать, то обнимитесь.

Илэйн кинулась к Авиенде, и встречный порыв подруги едва не опрокинул ее. Девушки сжали друг друга в объятиях. Илэйн почувствовала, что из глаз у нее текут слезы, и поняла, что Авиенда тоже плачет.

– Мне очень жаль, – горячо зашептала Илэйн. – Прости, Авиенда.

– Прости меня, – шептала ей в ответ айилка. – Прости меня.

Монаэлле теперь стояла над ними.

– Каждая из вас еще узнает на себе гнев другой, вы будете говорить жестокие слова, но вы всегда будете помнить, что уже ударили ее. Ударили ее лишь потому, что вам велели так поступить. У вас тох друг к другу, тох, который вы не сможете заплатить и не станете и пытаться, поскольку каждая женщина – навсегда в долгу перед своей первой сестрой. Вы родитесь вновь.

Ощущение от саидар в комнате изменилось, но как именно, Илэйн не определила бы, даже явись у нее такая мысль. Свет померк, словно погасли все лампы. Прикосновение рук Авиенды перестало ощущаться. Звуки затихли. Последнее, что слышала Илэйн, был голос Монаэлле:

– Вы родитесь вновь.

Все исчезло. Она сама исчезла – будто перестала существовать.

Какой-то проблеск сознания. Она не думала ни о себе, ни о чем другом, просто что-то ощущала. Какой-то звук. Вокруг журчала жидкость. Приглушенное бульканье, неясный рокот. И ритмичные глухие удары. Это слышнее всего. Ту-тук. Ту-тук. Она не понимала почему, но ей было приятно. Ту-тук.

Время. Она не знала времени, однако проходили Эпохи. Звук раздавался внутри нее, звук, который и был ею. Ту-тук. Тот же звук, тот же ритм. Ту-тук. И из другого места, ближе. Ту-тук. Другой. Ту-тук. Тот же звук, тот же стук. Нет, не другой. Они были одинаковы; они были едины. Ту-тук.