Книга Исток - Владимир Михайлович Соловьев

Постараемся, впрочем, рассказать о них так кратко, как только возможно. Дело в том, что жизнь-то продолжается. И пока мы описывали предыдущую встречу и пытались воспроизвести столь богатый содержанием разговор ее участников, Борис Петрович – тот самый, кого мы встретили не так давно в обществе матушки Землянина, – успел уже обратиться (предварительно, разумеется, созвонившись) в Большой дом на Лужайке и договориться о встрече.

Его приняли там очень любезно, даже больше – по-дружески, и не выказали никакого удивления по поводу его вторичного возникновения в сей юдоли слез – потому, может быть, что внезапные смерти мало кого удивляют, а следовательно, и внезапные воскрешения не должны удивлять. По логике так выходит. Во всяком случае, Борису Петровичу никакого вопроса по этому поводу задано не было; однако ему вопросов не нужно было, он ведь и пришел для того, чтобы все доложить, проинформировать, как положено, и предупредить, что вот возникло такое явление – восстановление в жизни самых разных людей, в том числе, возможно, и недостаточно проверенных – и что на него, на явление это, безусловно, следует обратить пристальное внимание. С ним на эту тему побеседовали, по-дружески расспросили, заверили, что внимание, безусловно, обратят, что ему, Борису то есть Петровичу, очень благодарны, и что приятно, когда ветераны не теряют связи с родным учреждением и даже вот в таких, прямо сказать, нештатных обстоятельствах не забывают зайти. Что же касается бытовых проблем, то его на этот счет успокоили, сказали, что может жить спокойно, все надлежащее ему незамедлительно оформят и неотложными нуждами его займутся, так что и пенсия будет восстановлена, и документы все выправят, и насчет жилья, хотя и трудно, но похлопочут, чтобы не стеснять ему родных детей. То есть отнеслись к нему действительно по-дружески и серьезно, не тратя времени на восклицания вроде «Не может быть!» и «Что вы говорите» – потому, видимо, что знали: все может быть, потому что всякое бывало, всякое бывает и, следовательно, всякое может случиться.

Хотя, если вдуматься, тут все-таки возникнут, пожалуй, некоторые сомнения. Не слишком ли все-таки спокойно его на Лужайке встретили? Уж не было ли там заранее известно, что Борис Петрович пожалует? А значит – не было ли там и без его информации ведомо, что людей уже воскрешать начали? Конечно, такое предположение кажется нам маловероятным и особого доверия не заслуживающим: и в самом деле, откуда бы им знать это? Совершенно, вроде бы, неоткуда! И тем не менее мы об этом поразмыслим, как только выдастся свободная минутка.

А сейчас обратимся ко встрече совсем другого рода, которая состоялась в тот же день, но позже, уже после конца рабочего времени в большинстве учреждений. Консультант А. М. Бык шел по Колхозной площади – просто затрудняемся сказать, как он туда попал и зачем, – и вдруг – было это как раз напротив редакции «Медицинской газеты», к которой А. М. Бык, честное слово, никакого отношения не имеет, – к тротуару вильнула и остановилась черная «Волга» с государственным номером, правая дверца распахнулась, и из нее на тротуар вышел человек, которого мы с вами уже где-то встречали, и не далее как нынче утром. Человек этот бросился наперерез А. М. Быку и схватил его за руку.

– Аркашка! – сказал он с упреком в голосе. – Тебя искать – мозоли на сердце наживешь! Где это ты так законспирировался?

Что сказать об этой встрече? Нет, напрасно все-таки порой упрекают у нас руководящих работников из партийного и всяких других аппаратов в том, что зазнаются они, теряют живую связь с массами и не знают жизни. Если бы так – ни за что не скомандовал бы Федор Петрович своему водиле остановиться, завидев на тротуаре А. М. Быка, друга своего еще с самых ранних детских лет. Проехал бы Федор Петрович мимо, и лишь вскользь подумал, может быть, что в детстве человек судьбы своей не знает и потому друзей не выбирает, а в зрелом возрасте просто обязан выбирать и вовсе не обязан возобновлять хотя и старые, но сомнительные знакомства. Но ведь все же остановил Федор Петрович машину и лично сам выскочил, нагнал, окликнул…

– Привет, Федя, – сказал А. М. Бык в ответ, сделал шаг назад и критически оглядел волговского пассажира, и его хороший серый костюм оглядел, и галстук, и туфли, и шляпу – все как бы излучавшее информацию о зарубежном, более того – об очень западном происхождении. – Альпинистом сделался? Покоряешь вершины власти? И как оно там, на вершинах?

– Неплохо, неплохо. Но разве чем-нибудь заменишь незабвенное детство? Я как-то даже искал тебя, но помощник доложил, что у тебя телефона нет – или есть, да ты его засекретил.

– Ах вот как, – сказал А. М. Бык. – И зачем же ты меня разыскивал? Сентиментальность одолела? На тебя непохоже.

– Ну, как сказать, – слегка усмехнулся Федор Петрович. – Допустим, понадобился мне совет умного человека. Ты ведь умный?

– С детства, – сказал А. М. – А что тебя волнует? Партийными проблемами я не занимаюсь.

– А, кстати, чем ты действительно занимаешься?

– Я, Федя, – сказал А. М. Бык, – сейчас сижу на таком деле, что из золота мы будем вскоре разве что унитазы делать, как советовал один ваш классик.

Вместо ответа Федор Петрович окинул Быка весьма критическим взглядом.

– Не шибко-то похоже, – сделал он вывод.

– Федя! – сказал А. М. невозмутимо. – Учти: я сейчас выгляжу как американская финансовая акула, а ты – как чиновник из ее банка. Что же касается совета, то посидеть вместе вечерок я могу, но только не сегодня: обещал уже одному старику. И, кстати, не хочу опаздывать.

– Подвезу, – быстро сказал Федор Петрович. – А ты мне расскажешь про свое дело. Не бойся, дороги не перебегу.

– Знаю, что не перебежишь, – согласился Бык. – И захотел бы, да не сможешь: дело – уникальное!

Федор Петрович подвел А. М. Быка к машине и сам распахнул заднюю дверцу.

– Тебе куда?

– По кольцу.

– Медленно, – сказал Федор Петрович шоферу. – Ну, рассказывай.

Отчего же и не рассказать было, не ущипнуть немножко самолюбивого старого приятеля? Бык и рассказал. Федор Петрович слушал все внимательнее. И одновременно думал свою думу.

Ибо Федор Петрович с легкой внутренней дрожью понимал, что приходит к концу обширный и значительный этап его биографии, с кабинетами и лимузинами, уровнем снабжения и здравоохранения, влиянием, поездками и многими другими приятными и полезными вещами. Нет, не сегодня еще, конечно, и не завтра, но, основательно задумавшись по совету друга Коли, он пришел к выводу, что, плохо или хорошо, все кончится, когда ему еще далеко будет до пенсии – да и какой еще эта пенсия будет, кто сейчас мог сказать? Да, творилось, если вдуматься, страшное. Исчезал мир. То, что казалось на веки вечные вырубленным в скалах, на самом деле оказалось основанным на льду, и стоило климату немного потеплеть, как все двинулось, поползло, стало обращаться в жидкость, просто-напросто в воду, в которой надо было или плыть, или тонуть – третьего не давалось. Нет, то не оттепель уже была, какую в свое время благополучно пережили, тут потопом пахло. И самое время было, не полагаясь более на «авось пронесет», строить ковчег, причем без всякой надежды на скорое возвращение голубя с образчиком растительности в клюве.