Книга Дмитрий Донской - Николай Борисов

(Заметим, что оба в то время были уже далеко не дети. Точных дат их рождения источники не сохранили, но известно, что их отец родился в 1324 году. Соответственно, старшему Дмитриевичу, Василию, в 1382 году было хорошо за тридцать, а младшему, Семену, — немногим менее.)

Своими уговорами и клятвами Василий и Семен обманули москвичей, убедили их открыть городские ворота и выйти с дарами навстречу Тохтамышу. Это предательство (а в лучшем случае — глупость, ибо сами они могли быть обмануты ханом), ценой которого стали многие тысячи жизней москвичей, ложится еще одним черным штрихом на политический портрет их отца — Дмитрия Суздальского. Да и чему мог научить своих сыновей этот гений уклончивости? Воистину, «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» (Иер. 31, 29).

Тохтамыш оценил смирение старого князя. Его владения не подверглись опустошению. Возвращаясь в степь, хан послал к нему с приветом своего шурина Шихмата. Вместе с татарами в Нижний Новгород вернулся и один из сыновей Дмитрия Константиновича Семен. Другого княжича, Василия, «царь» прихватил с собой. В сущности, он стал таким же заложником, как Василий Московский, Александр Тверской и Родослав Рязанский.

Василий Кирдяпа прожил в Орде три года. (Возможно, этот срок был определен Тохтамышем осенью 1382 года.) Наскучив такой жизнью, он решил бежать. Однако беднягу подвела умственная ограниченность. Маршрут своего побега он составил столь прямолинейно, что по дороге наткнулся на возвращавшихся из Руси ордынских послов. Узнав беглеца, татары схватили его и связанным доставили обратно в Сарай. После этого режим его содержания стал весьма суровым. «И за то приат от татар истому велику», — замечает летописец (39, 50).

Между тем Тохтамышу, кажется, надоело присутствие русских княжичей при дворе. Выплата недоимок подходила к концу, и можно было подумать о «реструктуризации» долга. Заложники докучали ему своей непонятной русской тоской, а их родители — мольбами о снисхождении. Всё это заставило хана сменить гнев на милость. Год спустя после своего неудачного побега, в 1387 году, Василий Кирдяпа был прощен, отпущен из Орды на Русь и даже награжден ярлыком, дававшим ему право на самостоятельное княжение в Городце на Волге.

Возвращение Василия Кирдяпы подлило масла в огонь княжеской усобицы, которая ярким пламенем вспыхнула в Суздальско-Нижегородском княжестве после кончины старого князя Дмитрия Константиновича 5 июля 1383 года. В одном лагере оказались его сыновья Василий Кирдяпа и Семен, а в другом — его младший брат Борис Городецкий с двумя сыновьями — Даниилом и Иваном по прозвищу Тугой Лук.

Предусмотрительный Борис Константинович еще при жизни старшего брата (кажется, осенью 1382 года) отправился в Орду. Туда же вслед за ним поехал и его сын Иван. Хан решил и этого княжича взять заложником за долги отца.

Борис Городецкий убеждал хана в том, что именно он должен стать наследником нижегородского стола по кончине Дмитрия Константиновича. Но старый князь был еще жив. Он, в свою очередь, отправил в Орду (где уже находился в качестве заложника Василий Кирдяпа) младшего сына — Семена.

Получив известие о кончине Дмитрия Константиновича, Тохтамыш разрешил семейную тяжбу суздальских князей в пользу Бориса. Тот получил Нижний Новгород — главный город княжества, «большой стол».

Этого дня Борис ждал долгие годы. В воскресенье 8 ноября 1383 года он торжественно взошел на великое княжение Суздальско-Нижегородское. Отныне он был «великим князем» — формальным главой всего клана потомков Константина Васильевича Суздальского. Княжеское торжество сопровождалось непрерывным колокольным звоном. В этот день церковь вспоминала предводителя небесного воинства архангела Михаила, которому был посвящен построенный в 1359 году князем Андреем Константиновичем дворцовый каменный храм в Нижегородском Кремле. Престольный праздник придворного собора умножил торжественность интронизации.

«Братанич» (племянник) Бориса князь Семен Дмитриевич вернулся домой ни с чем, утешаясь лишь тем, что его не постигла участь старшего брата Василия, сидевшего заложником в Сарае. Другим его утешением могла служить уверенность в том, что борьба только начинается и нижегородские колокола еще вознесут ему свою медноголосую славу…

И в этом предположении князь Семен не ошибся…

Крылья феникса

После нашествия Тохтамыша Москва, словно сказочная птица феникс, быстро поднялась из огня и пепла. Крыльями феникса были мужество и трудолюбие москвичей. Сама природа помогала им в их трудах. Обширные леса в верховьях Москвы-реки служили неистощимым запасом строительного материала. Вниз по реке тянулись плоты строевого и дровяного леса. Но вся беда заключалась в том, что самих москвичей после разгрома Москвы почти не осталось…

Первой заботой Дмитрия Московского после возвращения в Москву было погребение жертв огня и меча. Родственников погибших практически не осталось. Поэтому всё было сделано за счет великого князя. Над переполненными обгоревшими телами братскими могилами священники, прикрывая нос рукой, наспех служили панихиду. А по ночам над могилами собирались в стаи и выли собаки, потерявшие своих хозяев.

До восстановления кремлевских палат князь, по-видимому, жил в одном из подмосковных сел. Оттуда он пытался наладить разорванные нити управления своими владениями. Главная беда состояла в почти полном отсутствии подданных. Одни погибли, другие были угнаны в плен, третьи бежали в соседние земли. Эта проблема заслоняла все остальные.

Обычным способом увеличения численности населения был набег на соседей, сопровождавшийся угоном пленных. Люди, попавшие «в полон», зачастую и не стремились вернуться назад. Там их ожидало лишь печальное пепелище. Набеги не случайно сопровождались пожарами. Нападавшие сжигали всё, что попадалось им на пути, именно для того, чтобы отбить у пленных охоту совершить побег и вернуться назад.

На новом месте пленники получали всевозможные льготы и могли продолжать свое дело с еще большим успехом, чем прежде. Крестьяне из «полона» селились в «слободах» — поселениях, временно освобожденных от налогов. Ностальгия была уделом немногих. При тогдашней размытости границ и подвижности населения понятие «родина» для подавляющего большинства было синонимом понятий «Русь», «Русская земля». Этническое и конфессиональное единообразие тогдашней Руси (за исключением «чудских», инородческих элементов) позволяло переселенцам повсюду чувствовать себя в привычной среде.

Для пополнения населения Дмитрию нужен был успешный рейд во владения одного из соседей. Перебирая в голове возможные направления удара, князь методом исключения — друзей, союзников и сильных врагов — пришел к окончательному решению, которое состояло в том, чтобы в очередной раз поживиться за счет владений Олега Рязанского. При всех бедствиях этого пограничного со степью региона, здесь, на плодородных приокских равнинах и под сенью широколиственных лесов, постоянно теплилась жизнь. Рязанская земля снабжала хлебом и московский центр, и степной юг. В известной мере это природное изобилие относилось и к людям. Рязанский «полон» уходил не только на ордынский юг, но и на московский север.