Книга Королева Виктория - Виктория Холт

Я полагаю, что в каком-то смысле он был влюблен в меня. Люди не всегда могут это понять. Они считают, что любовь — это нечто чисто физиологическое. Для меня это не существовало. Я не нуждалась в такого рода близости; мои чувства имели духовное начало.

Я слышала, что он писал обо мне кому-то, что после смерти Мэри Энн я была единственная в мире, кого он любил. Он был предан мне целиком и полностью; наши встречи приносили ему столько же радости, сколько и мне.

Я знала, что он называл меня «Королева фей». Мне это нравилось, и я была ему признательна.

Люди грубо говорили, что он меня «раскусил», что он умел расположить к себе и сам притвориться расположенным.

Я слышала обо всех этих разговорах, но меня они мало беспокоили. Люди всегда стараются испортить что-нибудь прекрасное, а наши отношения с ним были прекрасны. Мы находили радость и утешение в обществе друг друга, а что может быть прекраснее этого?

Во многом мы сходились во мнениях, а когда меня что-нибудь раздражало, и он не соглашался со мной, он имел обыкновение очень комично поднимать брови и говорить нарочито серьезным тоном «Милая моя государыня», что всегда забавляло меня и нередко заставляло изменить мою точку зрения.

Мы подробно обсуждали Гладстона. Его очень волновали вопросы религии. Сначала он отстаивал католицизм, а потом опубликовал «Опровержение», направленное против догматов католической церкви. Он был странный человек — в некотором смысле даже опасный. Чего стоят только его одержимость религиозными проблемами и ночные похождения!

Я бы не сказала это никому, кроме Дизраэли, но что, если Гладстон был тайным католиком… и распутником?

Дизраэли только взглянул на меня и произнес своим обычным в таких случаях тоном: «Милая моя государыня», что меня тут же рассмешило.

За многие годы правления я поняла, что всегда существовала опасность оскорбить общественное мнение, и казалось, что против королевской семьи все время зрело недоброжелательство, постоянно готовое вырваться наружу.

Один неприятный инцидент очень восстановил против нас публику, хотя я не знаю, в чем тут была наша вина. Когда мы переправлялись в Осборн, наша яхта «Альберта» столкнулась с другим судном. Трое утонули, и я была очень подавлена случившимся. Эта трагедия разбиралась в суде, и толпа, окружившая здание суда, выкрикивала угрозы в адрес нашего капитана. Все это было очень неприятно; дело тянулось и тянулось, и наши враги раздували его в газетах. Можно было подумать, что я намеренно допустила это столкновение и не придавала никакого значения гибели людей, лишь бы доставить себе удовольствие. Все это было так далеко от истины, и никто не скорбел о погибших больше, чем я.

А потом разразился скандал с Эйлсфордами, в котором снова оказался замешанным Берти. Он обладал удивительной способностью попадать в такие переделки. Случилось то, чего так опасался в свое время Альберт. Дизраэли очень интересовался Индией.

— Когда-нибудь я сделаю вас императрицей Индии, мэм, — сказал он.

Я улыбнулась. Он так пекся обо мне! Он полагал, что было бы неплохо послать Берти в Индию.

— Пожалуй, эта поездка сможет наилучшим образом продемонстрировать его способности дипломата. Правда, я опасаюсь, как бы он вновь не попал в какую-нибудь историю, — сказала я.

— Вы правы, он очень хороший дипломат. Он нравится людям.

— Он слишком любит распутных женщин и азартные игры.

— Людям нравится, когда их герои имеют какие-то слабости, присущие обычным людям, и поэтому-то, обнаружив, что они наделены такими же способностями, как и их герой, они сами себе кажутся героями. Я думаю, что принц Уэльский очень хорошо справится. Наконец я решила, что, раз премьер-министр так считает, так тому и быть.

Берти был в восторге; Александру это меньше обрадовало, так как она с ним не ехала.

Когда он был в Индии, как раз и разразился скандал. Все было опять как в деле Мордонтов — с некоторыми отличиями, разумеется. Но от Берти такого и следовало ожидать.

Диззи, как его все называли — и я тоже, про себя, так как «мистер Дизраэли» звучало слишком официально по отношению к такому другу, как он, — явился ко мне.

— Боюсь, мэм, что в кругах, близких к принцу Уэльскому, возникло маленькое недоразумение.

— О Боже… уж не женщины ли опять?

— Одна женщина, мэм.

— Пожалуйста, объясните мне. Я должна знать все, пусть даже самое худшее.

— Это лорд Эйлсфорд. Его жена угрожает развестись с ним.

— О нет… не может быть, чтобы это был Берти!

— Не совсем, мэм. Я передам факты так, как их сообщили мне. Может быть, вам неизвестно, что лорд Эйлсфорд — один из близких друзей принца.

— Нет, мне это очень хорошо известно. Более того, я была против, чтобы он сопровождал принца, но со мной не посчитались. Он — игрок.

— Вот именно, мэм. Его находят очень занятным типом.

— А его жену?

— Она тоже в хороших отношениях с принцем.

— Вот этого-то я и опасалась.

— Речь о разводе идет не из-за принца. Здесь замешан лорд Блэндфорд. Пока Эйлсфорд был в Индии, леди Эйлсфорд жила с Блэндфордом. Об этом стало известно Эйлсфорду, и он поспешил домой — вопреки желаниям принца, которому нравится его общество. Принц с презрением отозвался о Блэндфорде, и некоторые его высказывания дошли до сведения младшего брата Блэндфорда — лорда Рэндольфа Черчилля.

— Он мне никогда не нравился.

— Вспыльчивый молодой человек. Он разъярился, когда брат его, по его словам, был оклеветан. Особенно…

— Что особенно? — продолжала настаивать я.

— Особенно принцем. Он припомнил дело Мордонтов и…

— И другие скандалы. Вы должны сказать мне правду, мистер Дизраэли.

— Разумеется, мэм. Ваше величество слишком проницательны, а ситуация слишком деликатная, чтобы выбирать выражения. Дело в том, что Черчилль требует, чтобы дело о разводе прекратили. Это оголтелый идиот, лишенный всякой выдержки и такта. Он хочет, чтобы принц помешал разводу, используя свое влияние на Эйлсфорда.

— Но для чего втягивать в это принца?

— Черчилля разозлило то, что принц сказал про его брата. Он говорил, что задета честь семьи. Это порывистый, необузданный молодой человек, способный в пылу гнева на любую глупость; такие люди способны причинить большой вред. Он уже добивался аудиенции у принцессы Уэльской.

— Не может быть! О моя бедная Александра! Мало ей того, что она знает о… проделках принца, но чтобы втянуть ее еще и в эту историю!

— Это было глупо, но ведь Черчилль сам глуп.

— Но зачем обращаться к принцессе?

— Он хочет, чтобы она внушила принцу, что он должен воспрепятствовать разводу Эйлсфордов.