Книга Возвращение Амура - Станислав Федотов

И вот «Байкал», опасаясь новых мелей, стал на якорь, а командир собрал офицеров в своей каюте.

– Господа, – сказал Геннадий Иванович, повесив на стену карту и пользуясь карандашом вместо указки, – прежде чем двигаться на юг, к устью Амура, придется провести рекогносцировку лимана на баркасах. Четырехвесельный, под командой мичмана Гроте, пойдет вдоль западного берега Сахалина, шестивесельный – во главе с лейтенантом Казакевичем – вдоль материка. Обеим командам следует тщательно промерить глубины, Казакевичу, кроме того, постараться достигнуть устья. Толмач у нас один, он пойдет с Петром Васильевичем. С местным населением общаться, собирая все сколько-нибудь значимые сведения о реке и лимане и обязательно о том, бывают ли здесь китайцы.

– Разрешите вопрос? – как всегда не утерпел юнкер Ухтомский.

Невельской кивнул.

– Вы сказали: «бывают ли китайцы», – а как же карта из книги отца Иакинфа, где показаны города на Амуре и значительные силы, охраняющие устье?

– Вот-вот, именно это я и имел в виду. Сдается мне, что отцу Иакинфу подкинули фальшивку. Вы же сами видели, сколь пустынны местные берега. Буде тут поблизости города и войска, вряд ли было бы так пусто и уныло.

– А если у нас кто-то будет допытываться, кто мы да откуда? – подал голос Гроте.

– Не исключено. Мы, к сожалению, не имеем официального разрешения на исследования, поэтому на расспросы отвечать: занесло, мол, ветрами и течениями, и вот, пользуясь случаем, решили обследовать возможности торговли с местным населением. А с баркасов рыбу ловим для пополнения продовольствия. Всем ясно? Вопросов нет? Приступайте!

Баркасы ушли, подчиненные занялись делом, а командиру осталось одно – маяться в ожидании, чем это самое дело обернется. Выбор был невелик по числу, но весьма обилен по содержанию – почет и мировое признание в случае удачи, большое разочарование в случае неудачи, но при сокрытии самовольства в обследовании устья, и, наконец, огромный скандал с возможным разжалованием опять же в случае неудачи, но при раскрытии преступного самовольства. Ежели, конечно, таковое самовольство будет в противоречии с высочайше утвержденной инструкцией, которая застряла неизвестно где, а может быть, и придержана специально. Кто посмел противодействовать воле императора? Да кто угодно – начиная от канцлера и министра иностранных дел Нессельроде и кончая мелким почтовым чиновником, обиженным на генерал-губернатора по причине, о которой тот и знать не знает или думать забыл. В России ведь только кажется, что слово самодержца есть непреложный закон, который все наперегонки торопятся исполнить, – порой от самого маленького человечка зависит судьба целого государства. Как в той английской песенке, что довелось услышать во время стоянки в Портсмуте. Как там? Кузнец плохо подковал лошадь, генерал из-за этого опоздал к сражению и проиграл его, армия была разбита, и королю пришлось бежать. Что-то вроде того, может, не совсем точно – Невельской не был силен в английском, – но суть понятна.

Геннадий Иванович третий день мерил шагами мостик вдоль и поперек. Но что там, собственно, было мерить? Три шага на два, вот и весь мостик – получалось, будто топтался на одном месте. Устал, изозлился на себя и на весь мир и отправился отдохнуть в свою каюту, наказав вахтенному, лейтенанту Гревенсу, по возвращении любой из шлюпок немедленно вызывать его наверх.

В каюте он хотел было лечь на кровать, скрытую за пологом, однако передумал и, сняв сапоги и сюртук, прилег на диван так, чтобы видеть по-прежнему висящую на стене карту Сахалина и противолежащего ему материкового берега. Глаза все время упирались в обозначенный пунктиром с севера и юга перешеек, делавший Сахалин полуостровом. Пунктиром – потому что ни Лаперуз, ни Броутон с юга, ни Крузенштерн, ни тот же Гаврилов с севера до него не добирались, кто-то видел смыкающиеся вдали гористые берега, а кто-то и этого не видел, но все были уверены, что перешеек есть.

Черт бы подрал эту их уверенность, думал Невельской, а правильнее сказать – самоуверенность. Вон все были убеждены, что Южного материка нет, а наши Беллинсгаузен и Лазарев взяли и открыли его. Так что не будем…

Что именно «не будем» Геннадий Иванович додумать не успел – скопившаяся многодневная усталость перешла в крепкий сон. И во сне он увидел, как на двух баркасах – шестивесельном и четырехвесельном – и на вельботе они идут на юг, заходят в устье Амура и на береговой возвышенности устанавливают трехцветный, бело-сине-красный, российский флаг. Все бросают в воздух фуражки, кричат «ура», громче и громче…

Невельской проснулся. На палубе действительно кричали. Быстро обувшись, на ходу натягивая мундир, он выскочил на палубу и нос к носу столкнулся с вестовым. Тот раскрыл было рот, чтобы доложиться, но командир отстранил его и быстро направился к борту, вдоль которого рассредоточились остававшиеся на корабле члены экипажа. Они махали руками и самозабвенно вразнобой вопили «ура». То ли развлекались, то ли действительно восторгались происходящим.

Возвращались оба баркаса. Но если команда Гроте молчаливо взмахивала веслами, то в команде Казакевича явно царило праздничное настроение. Время от времени матросы дружно выкрикивали «ура-ура» и работали веслами как-то весело и даже залихватски. Увидев на борту Невельского, Казакевич встал на корме баркаса и закричал в рупор:

– Мы… нашли… устье… Амура! – И матросы снова грянули «ура-ура». С транспорта им ответили – на этот раз складно и ладно. Может быть, потому, что вместе со всеми кричал и любимый командир. Кричал, повинуясь радостному движению души: наконец-то сквозь мрачные тучи утомительно-скучной, однообразной работы по замеру глубин и описанию рельефа выглянуло краешком солнце открытия. Краешком – потому что все должно быть проверено и перепроверено, прежде чем оно откроется во всей своей теплой и живительной силе.

В каюте капитана, куда собрались все офицеры, кроме вахтенного, а в дверях толпились, заглядывая внутрь, нетерпеливо-любопытные матросы, и командир даже не подумал их выпроваживать, доклад начался, как принято, с младшего офицера.

– Первоначально мы обследовали залив Байкал, – показал мичман на карте. – Предполагалось, что он имеет выход в лиман, но таковой не обнаружен. То есть выход из залива имеется только на север. Далее пошли на юг вдоль западного берега Сахалина, обследуя малейшие бухточки и делая замеры глубин. Рек и речушек впадает в море там великое множество, но бухт, пригодных для стоянки кораблей, нет ни одной. Более того, выносимый реками грунт образует мели, лайды и банки с обрывистым рельефом, поэтому фарватер, имеющий мореходное значение, очень извилист, глубины в нем от пяти до восьми сажен. Южнее пятидесяти двух градусов тридцати минут наткнулись на большую отмель, которая тянулась поперек лимана к материку. Вдоль отмели от материкового возвышенного берега идет сильное течение, нас понесло назад и скоро выбросило на обсохшую лайду. Там нас нашла команда Петра Васильевича, которая возвращалась от устья Амура. У меня все.

Мичман положил на стол штурманскую линейку, которой пользовался как указкой, и стоял, руки по швам, ожидая выводов командира.