Книга Из ГУЛАГа - в бой - Николай Черушев

В предъявленном обвинении Карпов изобличался в достаточной степени. Но учитывая, что свидетели, изобличающие Карпова, осуждены, полагал бы: дело Карпова направить на рассмотрение Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел Союза ССР.

Прокурор (Воронов) 4 мая 1939 г. гор. Москва[334].

Особым Совещанием при НКВД СССР Михаил Петрович 14 мая 1939 г. был осужден на восемь лет ИТЛ. Наказание он отбывал сначала в Севжелдорлаге (Архангельская область) на общих работах, затем в Устьвымлаге (Коми АССР). Как только появилась возможность подать жалобу на несправедливость приговора и незаконные методы следствия, М. П. Карпов сразу же воспользовался ею. Так, 20 октября 1939 г. в заявлении в Президиум Верховного Совета СССР он писал:

Следователи УНКВД по Горьковской области Дымковский, Бренер и др., материалы, обвиняющие меня, добыли инквизиторским путем – путем боя кулаками, жгутами резины и др. орудиями издевательства и пыток, не приложив к делу материалы, документально доказывающие мою невиновность в предъявленных мне обвинениях[335].

Одно из подобных заявлений, написанных уже из Устьвымлага, М. П. Карпов адресует секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову. В нем Михаил Петрович говорит о том, как он еще задолго до 1937 г. разоблачал «врага народа» В. М. Примакова, а также о том, как его принуждали давать ложные показания на предварительном следствии.

…Этих документов, связанных с В. М. Примаковым:

а) исключение его (Примакова) из партии (1924 г.);

б) запрос о доверии Примакову у комиссара 13-го стрелкового корпуса Д. Д. Плау;

в) беседа М. П. Карпова с членом РВС Приволжского военного округа П. А. Смирновым о недоверии Примакову как троцкисту;

г) отзыв М. П. Карпова о В. М. Примакове и секретаре Свердловского обкома ВКП(б) И. Д. Кабакове (как о феодалах. — Н. Ч.) следствие не подняло, свидетелей не вызвало, очных ставок не дало, а приступило к иезуитским методам допроса на основе клеветнических показаний бывшего комиссара 56 сд Леднева И.И., которые сводятся к следующему:

“Комдив Карпов, тоже как Курдюмов В. (ныне генерал-лейтенант) и Букштынович состоял в заговоре и работал вредительскими методами, как и др. Кроме того, он работал на Урале и ЛВО под командованием Примакова и ездил с ним на эстонскую границу, исходя из этого он был под влиянием Примакова”.

С Примаковым я работал по приказу партии и командования, мою оценку ему знало начальство, политические и партийные органы армии…

Вместо того, чтобы поднять архивы, допросить свидетелей, следствие в лице быв. начальника Управления НКВД по Горьковской области Лаврушина, его заместителя Листенгурта, быв. начальника 5 отделения Спаринского, его зама Дымковского, следователей Бренера, Кузнецова и др. стали издеваться надо мною и бить смертельным боем в продолжении ряда месяцев (с промежутками), доводя меня до отчаянного состояния, больного, психически расстроенного, угрозы репрессировать семью, отбив почку, всего синего, на это есть свидетели, даже врачи. Начали требовать дачи показаний по предложенному расшифрованному вопроснику.

Я видел, если мне ничего не писать, я на допросах буду убит. Сначала решил покончить с собой, но, обдумав, что убитый или мертвый, я не сумею доказать свою невиновность перед ВКП(б) и Великим Сталиным, перерешил этот вопрос и под диктовку Бренера начал писать, но, учитывая, что мне надо писать то, что легко опровергнуть, я взял своим “вербовщиком” своего личного врага с 1927 г. (о чем могут подтвердить целый ряд свидетелей) Ефимова Н. А. (быв. начальника Артуправления РККА). Одновременно для того, чтобы в будущем доказать, что это была вынужденная выдумка, указал время и место “вербовки” – июль 1935 г., т. е. тот момент, когда я не был в Москве, а со всем вторым курсом Особого факультета находился в Крыму на полевой поездке, что подтверждает приказ Академии имени М. В. Фрунзе, а также поместил ряд моментов, известных мне из совещаний начсостава ЛВО и МВО методов вербовки, взяв за основу рассказ Дыбенко (командарм 2-го ранга, командующий войсками Ленинградского военного округа в 1937–1938 гг. – Н.Ч.) на совещании начсостава ЛВО о вербовке Угрюмова (комкор Л. Я. Угрюмов – заместитель начальника Управления боевой подготовки РККА. — Я.Ч.), а на самом деле с Ефимовым Н. А. я не разговаривал ни на какие темы и видел его только на официальных собраниях й на маневрах. То, что не нравилось следователю Бренеру, он заставлял меня переписывать под свою диктовку. То же делал Дымковский. Иногда мне удавалось при переписке взять другую бумагу по качеству или цвету. Если эти показания сохранились, по ним можно подтвердить вышеуказанное, писанное моей рукой.

Под свист палок следователь Бренер заставил меня написать, что несмотря на беседу со мною в ЦК ВКП(б) в декабре 1937 г., я оставался на своих “контрреволюционных позициях”. Я отказывался это писать, начался новый бой с приговоркой «бей зайца и он научится спички зажигать». Не вынося мучительную боль в почках, легких и солнечном сплетении, я подтвердил это требование.

На другой день написал обо всем прокурору и н(ачальни)ку Управления, что все это абсурд, выдумано под физическим воздействием и опровергается документами и фактами иного порядка, ответа я не получил и вскоре был отправлен в больницу тюрьмы № 1 в тяжелом состоянии.

Через семь месяцев из больницы вновь был вызван на допрос, где документально, фактами и цифрами доказал, что враги партии и их друзья, пролезшие в органы НКВД, оклеветали меня, ни в чем неповинного перед ВКП(б), перед страной и Великим Сталиным, но и на этот раз документы из архива следствие не взяло, к делу не приложило, свидетели опрошены не были, очной ставки ни с кем не дали. Вскоре вновь был отправлен в ту же больницу, где получил решение Особого Совещания НКВД СССР о заключении меня в ИТЛ сроком на 8 лет.

Вас, секретаря нашей Великой партии, прошу пересмотреть весь этот вопрос. В чем моя вина перед партией? В том, что по молодости лет 1 января 1918 г. на собрании в Управлении дежурного генерала Главковерха (б. Ставка), гор. Могилев я по несознательности похвастался, что был в 1909–1913 гг. эсером, об этом хвастовстве никому ничего не сказал, не сказал об этом и тогда, когда в декабре 1937 г. меня вызывал к себе в ЦК ВКП(б) в отдел кадров Скворцов, за это я могу нести любое наказание. Зачем меня ни в чем другом не виноватого перед ВКП(б), перед Великим Сталиным, бумажно сделали их врагом.

Всю свою сознательную жизнь, состоя в ВКП(б), я боролся со всеми врагами партии, за ее генеральную линию, за Ленина, за Сталина и сейчас, находясь вот уже скоро три года в тюрьме, в лагерях, я не был оппортунистом, не был и не буду врагом партии Ленина – Сталина, это подтвердит каждый даже относительно честный человек. Здесь я ненавижу всю эту сволочь и здесь веду с ними борьбу.

Поймите же наконец, что в течение трех лет страдает ни в чем неповинный перед партйей Ленина – Сталина, вечно ей преданный человек.