Книга Девушка из дома на набережной - Ольга Кентон

Через мгновение появилась Марфа, их домработница, крупная, приятной внешности брюнетка. У Марфы были сильные полные руки с большими пальцами, некрасивые ноги со слишком толстыми щиколотками и венозными икрами. Но смуглое лицо её было привлекательным, хотя и рано стареющим: большие карие глаза с длинными ресницами и глубокими морщинами вокруг, густые смолистые брови, чуть полноватые светло-розовые губы, а самое главное – длинные, иссиня-чёрные волосы, всегда собранные в тяжёлый большой пучок, аккуратно заколотый невидимыми шпильками. Юле они казались ненатуральными – настолько непривычно было видеть эти волосы, блестящие и густые. Марфа всегда была спокойна. Приходила, здоровалась и сразу же принималась за свои обязанности. С Юлей разговаривала редко, спрашивая её только по мере необходимости, нужно ли приготовить что-то особенное для Льва Арьевича или достаточно простого ужина. Но, несмотря на эту кротость и вежливость, Юля чувствовала, что Марфа презирает её и, может быть, даже ненавидит. И не понимала, почему.

Наблюдая, как Марфа принялась протирать тряпкой столы, стулья и подоконник, Юля решилась с ней заговорить. Ей захотелось узнать больше об этой женщине.

– Тяжело вам, Марфа?

– А? – откликнулась Марфа, продолжая вытирать и без того чистый подоконник. – Тяжело? Жара-то какая – конечно, тяжело. Пока всё уберёшь, вся вспотеешь. Вчера такой ливень был, а сегодня вон как, опять солнце.

– Нет, я говорю о вообще… Как вам живётся?

– А вам-то что?

– А вы давно работаете у Лёвы?

– Почти пятнадцать лет.

– Пятнадцать лет? – удивилась Юля. – И никогда не хотелось уйти от него, поменять работу, свою жизнь?

Марфа перестала возиться и посмотрела на Юлю. В её взгляде сквозили одновременно презрение и жалость.

– А вам не хочется?

– Хочется, – кивнула Юля. – Только вы, наверное, меня не поймёте. Думаете, что мне ещё нужно: живу в шикарной квартире, одежда есть, машина, работа.

– И даже молодой любовник, – с упрёком сказала Марфа.

– Вы тоже прочли эту статью или Лёва вам её подсунул? – спросила Юля.

– С чего это он будет мне подсовывать? – Марфа обозлилась. – Сама купила и прочла. И не стыдно вам?

– Мне стыдно? За что? – возмутилась Юля. – Вы же ничего не знаете.

– Как не знаю? Живёте с Лёвой, а сами за его спиной гуляете с другим.

– А как будто он не гуляет, как будто он святой.

– Не святой, но ведь он столько вам сделал. Вот все так к нему: сначала на шею вешаются, канючат у него то денег, то машину, а потом сами же обвиняют во всём, бросают. Нет чтобы спасибо сказать да в ножки поклониться, что в свет вывел, не бросил.

– Вы защищаете его так, как будто вы не его домработница, а жена, – произнесла Юля, отвернувшись к окну, и отпила вина.

– А я и есть его бывшая жена, – со злостью сказала Марфа.

– Что? – Юля повернулась и уставилась на домработницу. – Вы были женаты, и ты… – Юля не знала, что сказать. – И вы… вы у него работаете прислугой?

– Уж лучше быть прислугой у него, чем совсем без него. Он согласился. – Марфа присела на стул, её сильные полные плечи задрожали, тряпка выпала из рук. Но она быстро совладала с собой и вытерла навернувшиеся слёзы. – Ничего. Вас, шалав, видеть противно, но он же всё равно здесь, никуда не уходит.

«Странная какая любовь, – подумала Юля. – И за что, и как она может любить его? Что в нём такого, что удерживает её рядом с ним? Ведь здесь не в деньгах дело. А в чём тогда?»

Марфа встала и снова принялась убираться. Юлины мысли вернулись на прежний круг, но сейчас ей стало ещё мучительней от осознания, что она обречена провести жизнь с Лёвой, без любимого человека. Юля не понимала, как Штейн может быть таким жестоким, таким изобретательным, отравляя жизнь людей, которые его окружали.

«Нет, нет, – повторяла про себя Юля. – Этому нужно положить конец. Если не с Костей, то и не с ним! Ну почему же он не хочет отпустить меня? Что за злоба живёт в этом человеке? Такое ощущение, что внутри у него растёт дерево, обматывая корнями все его внутренности, а в этих корнях – горький яд, отравляющий не только его, но и всё, к чему он прикасается. Почему ему так нужно, чтобы всем вокруг было больно? Ведь он никогда и никого не сделал счастливым. Все его хорошие поступки – лишь притворство, первый шаг, чтобы заманить жертву. – Юля посмотрела в окно. – Боже, какой дождь скоро начнётся – наверное, ужасный ливень… Вот он и смоет всю эту грязь и низость, ничего не останется… Нет, останется Москва, которая как губка вместе с дождём впитывает человеческую боль и злость, и счастье, и слёзы, и все пороки. Здесь слишком душно, грязно, противно… Ведь я не люблю его и никогда не любила, а ещё немного – и я буду ненавидеть его, желать ему смерти. А я не хочу этого. Каким бы он не был, я не желаю ему смерти. И даже если не будет Лёвы, на смену ему придёт другой. Такие, как Штейн, будут существовать всегда… Люди куда-то бегут… Куда они бегут? Словно в погоне – и не за счастьем, а за деньгами и славой. Такое ощущение, что где-то там, в конце пути стоит Лёва, держит сигару и отпихивает всех ногами… Нужно… Я не хочу тут больше находиться, не хочу видеть его, быть объектом его хитроумных выходок. И эта женщина… Боже мой, все мучаются. А я не хочу больше мучиться».

Юля встала с дивана и принялась расхаживать по комнате, забыв о боли. Иногда запиналась босыми ногами о ковёр, задевала стулья, потом поправляла их. Она металась из угла в угол, поглядывая в окно. Подошла к нему, раскрыла настежь, впуская удушливый парной воздух в комнату. Почувствовав снова боль в животе, она поднесла к нему руку. Всё её тело сжалось. Юля остановилась. Она дышала полной грудью, но чувствовала, что ей не хватает воздуха. «Как душно, как душно…»

Отойдя от окна, Юля побежала в кухню за стаканом воды, но увидела там Марфу, натирающую мраморный пол: подол её юбки задрался, обнажив толстые ноги. Юля посмотрела на них с отвращением и неожиданно заметила большие синяки. Она отвернулась, налила стакан воды и услышала ворчание Марфы: «Что вы топчетесь тут? Не видите, я тру пол…» «Голос, тот же голос, – повторила несколько раз про себя Юля. – Та же порода… отвратительная и гадкая….»

Юля выбежала из кухни в гостиную, налила бокал вина и выпила его залпом. Потом села на диван. И тут её рука, машинально опустившаяся в карман халата, нащупала коробку снотворного. «Две таблетки, – пронеслось у неё в голове, – и будет лучше». Она вынула коробку с лекарством, налила в бокал вина и стала класть таблетки в рот, запивая вином. Когда все восемнадцать штук были выпиты, Юля присела на диван. В этот момент вошла Марфа. Юля вздрогнула.

– Я устала, – сказала Юля, чувствуя разливающуюся по всему телу теплоту и негу. – Прилягу здесь, отдохну.

– Отдыхайте, сколько хотите. Вам нужно одеяло?

– Нет, и так хорошо.

Марфа ушла.

«Ну вот и всё, – подумала Юля. – Прости меня, Господи, прости, Костя…» Она смотрела, как по небу медленно плывут облака, меняя свои причудливые формы. Облака становились всё чернее и чернее, и казалось, что они заманивают девушку в свою бездонную пустоту. «Не надо по мне плакать, не надо… – подумала Юля. Но вдруг неожиданно подумала о маме, как будто чувствуя её голос, зовущий издалека: „Юленька, куда же ты… куда?“ Юля сообразила, что надо было бы написать маме записку, попросить прощения. Она хотела сходить в кабинет и найти там листок бумаги и ручку, но тело уже не слушалось её, силы медленно таяли. – Ну вот и всё. Всё… Простите…»