Книга Дом на городской окраине - Карел Полачек

Известный доктор выслушал сообщение с сумрачным лицом и печально пробормотал:

— Этим летом я поеду в Грефенберг. Делать нечего, говорят, я должен позаботиться о своем здоровье…

Он поднялся и стал прощаться.

В дверях сказал:

— Если случится что-нибудь чрезвычайное — позвоните. Ничего страшного я не нахожу. Через два дня пан Михелуп будет молодцом.

После его ухода больной открыл глаза и проговорил:

— Прекрасный человек пан доктор Гешмай, не знаю, как его отблагодарить… Счастье еще, что он ничего не берет за визит…

— Прекрасный человек, — согласилась жена, — но ты не разговаривай, спи. Ты же знаешь, тебе нельзя напрягаться…

Свое мнение о знаменитом докторе она оставила при себе. Как раз сегодня почтальон принес от него счет за лечение покойной бабушки. Она знала, что доктор Гешмай недавно женился. И из врача-филантропа превратился в обыкновенного супруга. Его жена очень бдительно следит за тем, чтобы пациентам вовремя посылались счета. Пани докторша содержит дом на широкую ногу, а в таком доме нет места благотворительности. Больше доктор Гешмай не может носиться со своими недугами, не имеет права предаваться ипохондрии — это женатый человек, он должен трудиться в поте лица, летать с места на место, от пациента к пациенту и зарабатывать на свой семейный очаг.

Пани Михелупова не смеет сказать мужу, что счет известного доктора непомерно высок. Бедняга огорчился бы, это ему вредно. Когда поправится, она скажет, что теперь доктор Гешмай женатый человек и рассчитывать на его любезность не приходится.

Маня пришла из школы, села на кровать к отцу.

— Болеешь, папочка? — с жадным любопытством спросила она.

— Я очень… нездоров, — через силу отвечал Михелуп.

— Везет тебе, — позавидовала девочка, — я бы тоже с удовольствием поболела, а все здорова…

Она представляет себе, что лежит в постели больная.

«Пришлось бы надеть пижаму из грубого шелка, с широкими зелеными полосами. Мне зеленое очень к лицу. А на ночном столике поставили бы тонкую хрустальную вазу и в нее — веточку турецкой черешни. Розовое и зеленое очень хорошо гармонируют».

Она прищуривает глаза и мечтает.

«А может быть, доктор прописал бы мне ананасное мороженое. Вот было бы здорово! Ах, как бы я была хороша, если бы заболела…»

После обеда прибежали пан Кафка с супругой. Пани Кафкова расспросила, что сказал и прописал доктор. Выслушала ответ пани Михелуповой и пренебрежительно поджала губы.

— Эти врачи ничего не понимают, — заявила она. — Самое лучшее поставить ему на живот два компресса. Снизу — теплый, сверху — холодный. Мне они всегда помогают. Послушайтесь меня и увидите, какой это хороший совет.

— Ну, как мы себя чувствуем, вьюноша? — дурашливо наседал на больного коммивояжер, — валяться в постели — дело, конечно, приятное, вполне вам верю, лежебока… Я бы тоже не прочь, если на то пошло!

— У меня сильные боли, — жаловался больной, — точно кто вот здесь… каленым железом сверлит…

— Наверно, продуло, — успокаивал коммивояжер. — Мне это знакомо. Главное тут пропотеть. И снова будете кум королю!

Они пробыли у Михелупов довольно долго, получая удовольствие от разговоров о болезнях, неприятностях и несчастных случаях.

Их сменили два мрачных, брезгливых и небритых молодых человека — делегация шахматного клуба. Они стыдливо вручили кулек апельсинов вместе с пожеланием клуба, чтобы пан Михелуп поскорее выздоравливал. Больной ожил, начал заинтересованно расспрашивать о результатах последнего шахматного турнира. Молодые люди замолчали, уставились в потолок и стали размышлять, как бы поскорее выбраться на улицу. Пани Михелупова предложила им по рюмочке домашнего вина из шиповника. Молодые люди послушно выпили, промямлили слова благодарности и неуклюже распрощались.

Михелуп наблюдал, как они оба споткнулись о порог, потом прислушался к топоту удаляющихся по ступенькам шагов и растроганно прошептал:

— Все меня любят. Я тоже к каждому хорошо отношусь и потому пользуюсь всеобщей симпатией.

Он блаженствовал в теплой постели, как загнанный зверь, укрывшийся в надежной норе от стаи яростно щелкающих зубами собак.

Вскоре пришли супруги Гаеки, к их крупным розовым лицам была прикреплена неизменная легкая улыбка. Пани Гайкова принесла больному для подкрепления сил большой круглый торт. Пани Михелупова побранила ее за легкомысленную щедрость, с бесконечными благодарностями подхватила торт и немедленно убрала в безопасное место. В душе она уже разрезала его на части и распределила по собственному усмотрению: дети получат по куску, а остальное она спрячет и будет угощать посетителей.

Как только двери за Гаеками закрылись, пани Михелупова не удержалась от осуждения:

— Эти люди никогда не поумнеют. Просадили состояние на военных займах, да так ничему и не научились. Им лишь бы раздавать! Припрятали бы лучше пару крейцеров на черный день! Кто знает, что будет завтра…

Бухгалтер вспыхнул.

— Не позволю дурно о них говорить! — сердито произнес он. — Они этого не заслужили за свою доброту. Слишком ядовитый у тебя язычок. Смотри у меня!

— Молчу, молчу, — успокоила его жена, — я только так, вообще… Ты не должен расстраиваться, доктор тебе запретил…

61

Через несколько дней бухгалтер встал с постели. Он был еще слаб, но мысль, что ему угрожает судебное разбирательство за нарушение общественного порядка и оскорбление полицейского чина, придала его ногам живость. Он принялся бегать, точно за ним кто-то гнался; постучался тут, постучался там, всюду прося помощи. Он должен сделать все от него зависящее, чтобы избежать тюремного заключения.

Родственники заволновались, готовые приложить все усилия. Пани Кафкова вспомнила про какую-то даму, вместе с которой посещала курсы шитья нижней одежды. У той дамы есть кузен, крупный адвокат.

— Это известный доктор права, — добавила она, — свое дело он знает. Если уж возьмется, непременно выиграет.

— Только бы взялся, — высказал сомнение Михелуп, — слишком много напраслины они на меня возвели, когда составляли протокол, исписали целых четыре страницы… Это вам не шутка! Мое дело непростое. Если бы там значился только один параграф, а ведь их не перечесть! Это грозит ужасными неприятностями.

— Не бойтесь, пан Михелуп, — утешала его пани Кафкова, — нет такого мошенника, которому не помог бы доктор Глюк-лих. Он все параграфы знает на зубок. Я бы очень удивилась, если бы он вас не выручил, ведь он вытаскивал из беды даже убийц!

— Дороговат он, наверно, этот доктор Глюклих, — хотел знать бухгалтер.

— Известно, такие вещи дешево не обходятся, — согласилась с ним пани Кафкова, — зато дело будет в надежных руках. У меня есть знакомая — родственница господина Глюклиха, я ей скажу, чтобы она замолвила за вас словечко. Пан доктор назначит сходную цену.