Книга Польша. Непримиримое соседство - Александр Широкорад

В качестве примера стоит упомянуть о судьбе кафедрального собора Александра Невского в Варшаве. Он был построен в конце XIX в. на добровольные пожертвования. Стены и своды украшали мозаики, выполненные под руководством В. М. Васнецова. Самая большая мозаика «О Тебе радуется» имела площадь 1000 кв. м. Интерьер украшали 16 яшмовых колонн, подаренных Николаем II. Собор вмещал до 3000 молящихся. Колокольня, напоминавшая московскую Ивана Великого, возвышалась над городом на 73 м. На верху её была устроена популярная у туристов смотровая площадка. И вот с 1920 по 1926 г. поляки с большим трудом разломали этот величественный храм. Украшения собора были разворованы. Позже несколько мозаичных фрагментов украсили костёл Марии Магдалины в предместье Праге, а яшмовые колонны собора в конце концов установили над могилой маршала Пилсудского в Кракове.

Замечу, что собор Александра Невского, в отличие от храма Христа Спасителя, никому не мешал. И в 1926 г. противником польских панов была не царская Россия, а атеистический Советский Союз. Разумные политики могли сделать этот собор символом борьбы против «безбожного большевизма», местом общения белогвардейских элементов и т. д. Но ненависть ясновельможных панов к православию и всему русскому затмила политическую целесообразность.

Я ни здесь, ни в других местах не собираюсь судить власти любой страны с точки зрения международного права, а тем более с точки зрения так называемых «общечеловеческих ценностей». Я пытаюсь оценивать действия правителей лишь с точки зрения выгоды страны, ими управляемой. Диктатор Пилсудский и прочие ясновельможные паны потеряли всякий рассудок в 1918–1920 гг., смертельно рассорившись с двумя сильнейшими государствами мира — Германией и Россией, воспользовавшись их временной слабостью.

А был ли иной выход? Да, был. Но для этого панам националистам пришлось бы делать только то, к чему они громогласно призывали. Хотели независимого национального государства, ну и собрали бы все земли, где большинство составляют этнические поляки, и провели бы по ним границу. А затем можно было бы провести обмен неполяков из Польши на поляков из России и Германии. Хороший пример дали Турция и Греция, которые по окончании войны в 1922 г. отправили полтора миллиона греков в Грецию и полмиллиона турок в Турцию. Окончательно территориальных претензий это не исключило, но войны между ними в грозные 30–40-е г. не произошло[154].

С начала 20-х гг. польские дипломаты стали создавать на Западе имидж Польши, выставляя её в качестве барьера против большевизма. Именно для этого был подписан 21 февраля 1921 г. договор о союзе с Францией. Увы, поляки напрочь забыли собственную историю и не помнили, что Франция традиционно была союзницей Речи Посполитой, но ни разу, за исключением 1807–1812 гг., не сумела оказать действенную помощь Польше.

К началу 1926 г. экономическое положение Польши существенно ухудшилось. Этим воспользовался маршал Пилсудский[155], устроивший 12 мая военный переворот. После трёхдневных боёв путчисты заняли Варшаву. Законное правительство В. Витоса было свергнуто. Президентом Польши стал ставленник Пилсудского И. Мосницкий, фактическим же правителем вновь стал «первый маршал».

В своё время Наполеон бросил крылатую фразу: «Можно прийти к власти на штыках, но сидеть на них нельзя». Престарелому маршалу нужны были какие-то идеи. И вот его советники подсунули идею «санации», то есть оздоровления нации. Но, увы, «санация» оказалась пустой болтовнёй, она не могла решить ни экономических, ни социальных проблем и тем более сплотить население Польши в единую нацию.

Маршал Пилсудский разговаривает с депутатами Сейма. «Я очень люблю беседовать с панами».

Рисунок из журнала «Муха». 1927 г.

В 1931 г. Пилсудский официально ввёл в стране военно-полевые суды. За один только 1931 год по политическим мотивам польские власти арестовали 16 тысяч человек, а 1932 г. по тем же мотивам было арестовано уже 48 тысяч человек.

После 1926 г. заметно усилилось «осадничество». Осадниками в Польше назывались поляки-переселенцы, направленные на Украину. Большинство осадников были ветеранами польской армии. Несмотря на то что украинские земли и так были густо заселены, польские колонисты именно здесь получали большие наделы лучших земель и щедрые денежные субсидии. Польские власти единовременно давали осаднику от 15 до 40 гектаров земли. Так, в Белоруссии осело 300 тысяч осадников, в Восточной Галиции и Волыни — около 200 тысяч.

С лета 1930 г. участились нападения украинцев на дома польских помещиков и осадников. Только летом 1930 г. в Восточной Галиции было сожжено 2200 домов поляков. Армейские части заняли там около 800 сёл и разграбили их. Было арестовано свыше двух тысяч украинцев, из которых почти треть получили большие тюремные сроки[156].

Польская верхушка не могла дать стране ни экономических, ни социальных реформ, в результате самым действенным продолжал оставаться старый лозунг: «От можа до можа».

Этим и объясняется двойственность внешней политики Польши в 20–30-х гг. XX в. С одной стороны, дипломаты делали попытки нормализовать отношения с великими соседними державами. Так, 25 июля 1932 г. заместитель наркома иностранных дел Николай Крестинский и заместитель министра иностранных дел Стефан Патек подписали в Москве пакт о ненападении. А 26 января 1934 г. в Берлине министр иностранных дел Иосиф Липский и Фрейхер фон Нейтрат подписали «Германо-польскую декларацию о необращении к силе». Замечу, что ни в пакте, ни в декларации не было ни слова о польских границах.

А между тем никто в Польше не снимал лозунга о возвращении границ 1772 г. В сентябре 1930 г. польский министр иностранных дел Залесский сказал президенту данцигского сената: «Данцигский вопрос может разрешить лишь польский армейский корпус». И это говорилось о Данциге, который был населён немцами и несколько столетий принадлежал Пруссии, но волею Антанты был сделан «вольным городом». Поляки неоднократно устраивали провокации, и военные, и экономические, чтобы спровоцировать захват «вольного города». Польские политики открыто требовали присоединения к Польше «Восточной Пруссии и Силезии». Несколько раз министр и даже президент страны называли Балтийское море Польским морем.

Германский разведчик и историк Оскар Райле писал о польском министре иностранных дел Беке[157]: «Всё больше и больше Бек склонялся к тезисам историка Адольфа Боженского, который провозглашал политику кровопролития как единственно верную для Польши. Он задумал с помощью держав Запада снова ввергнуть Европу в большую войну. Поскольку Первая мировая война дала Польше самостоятельность и вернула часть исконных польских земель, следовало надеяться, что другая большая война подарит Польше остальные территории, на которые она могла притязать»[158].