Книга Русская комедия - Владислав Князев

ХИМИКАТОВ. Бывший маэстро цирковой арены Химикатов (поклон в зал) читает мысли на расстоянии. Даже самые потаенные, самые задние мысли. Анкор! (Поймал чью-то мысль.) Вы тоже любите аттракцион, когда танцуют лошади и прочие парнокопытные? О! А когда женщин распиливают пополам? О-о! Но разумеется, с обратной сборкой. Алле…

СТЕКЛОТАРОВ (жалуется залу). Чепэ, заварушка, а им лишь бы первое апреля устроить.

МИЗИНЧИКОВА (спохватывается). По глаз ам… На до эту столичную штучку как следует… Что? Не понимаю…

СВЕРЧКОВ. По ушам… все понятно. Ревизора надо… в доску, в стельку, вдрызг, в умат…

ХИМИКАТОВ. Даю правильную формулировку: оказать традиционное провинциальное гостеприимство.

СВЕРЧКОВ. Я и говорю: коньяк, водка, ликер, портвейн… и пиво.

ХИМИКАТОВ. И тормозная жидкость.

СВЕРЧКОВ (восхищенно). Наш злодей!

ХИМИКАТОВ. Это не моя мысль. Чья-то из тринадцатого ряда.

СВЕРЧКОВ. Все равно вашу руку! (Администратору.) Что вы стоите? Тащите зверя в наш бар!

АДМИНИСТРАТОР (жестикулируя). Ап… Буль-буль… Му-у-у…

СТЕКЛОТАРОВ. Опять по-английски.

СВЕРЧКОВ. Перевожу. Ап! Зверя в бар уже затащили. Буль-буль… Уже угощают. Му-у-у… Парным молоком.

СТЕКЛОТАРОВ. У нас в баре ферма?

СВЕРЧКОВ. Не ферма, но фирма. Фирменное «молоко» — пять звездочек. В фарфоровой чашечке. В быту называется: спецобслуживание под одеялом. Начальство так любит.

СТЕКЛОТАРОВ. Ну и что зверь под пять звездочек?

АДМИНИСТРАТОР. Чик… чирик… круть-верть… ка…

СВЕРЧКОВ (переводит). Зверь клюнул, клюкнул, расчирикался. Уверяет, что круть-верть… инспектирует нашу ка… канализационную систему.

СТЕКЛОТАРОВ. Вот те раз! Чего это вдруг столица взялась за нашу канализацию?

ХИМИКАТОВ. Тонкий ревизорский трюк. Якобы их интересует ка-канализационная система, а на самом деле: сценическая.

СТЕКЛОТАРОВ. А что наша сценическая? У нас — система Станиславского. И Вахтангова используем. И Мейерхольда куда-нибудь пристроим. Как у всех, как везде… Пусть там наш завлит Харибду вразумит.

АДМИНИСТРАТОР (сокрушенно жестикулируя). Ой… ай… ай-яй-яй!

СТЕКЛОТАРОВ. Он еще и китайским языком владеет?

СВЕРЧКОВ. Дела наши ай-яй-яй… Про Станиславского, про Вахтангова, про Мейерхольда инкогнито уже толковали, а он…

АДМИНИСТРАТОР. Бай-бай… и-го-го… тык-пык…

СВЕРЧКОВ. Говорит, что наших сантехников он бай-бай… в гробу видел. Таким мастерам только и-го-го… в конюшне канализацию мастерить…

АДМИНИСТРАТОР. Ка… ни ку…

СВЕРЧКОВ. «А ваше ка», — говорит инкогнито… То есть наша система… ни ку… никуда не годится.

СТЕКЛОТАРОВ. Ох, ринит, гастрит… Всё это знаете, к чему? Опять у столицы ишиас чешется. Очередную пертурбацию, наверняка, затеяли. Где у нас эти… как их… которые сверху, как из рога изобилия, но не манна, не макароны, а наоборот… в смысле — несъедобные… От слова «пост» и от слова «лень».

МИЗИНЧИКОВА. Постановления?

СТЕКЛОТАРОВ. Ага… ления. Где они у нас?

ХИМИКАТОВ. У нас — всегда под рукой. Анкор! (Профессиональный жест фокусника, и у него в руках — раскрытая папка. Читает.) Входящие по линии ЦУК рукин-струк… Постановление номер одна тысяча первое.

СТЕКЛОТАРОВ. Читайте первую строчку.

ХИМИКАТОВ. «Одобрить новаторский эксперимент столичных УКа по сценической реорганизации. Объявить кампанию»…

СТЕКЛОТАРОВ (прерывает его). Постановление тыща второе?

ХИМИКАТОВ. «Одобрить эксперимент столичных… Объявить кампанию по сценической реформе…» Постановление одна тысяча третье…

СТЕКЛОТАРОВ. Да хватит. Галерке и то уже ясно, зачем столица все эти пертурбации затевает. Чтобы себя еще выше превознести, а провинцию еще ниже опустить. Московские пука опять будут новаторы, зачинатели, починатели. Их — на первую строчку. Им — пряник. А нас, как всегда, объявят консерваторами. Дескать, вот она какая недалекая Тьмутаракань. И — в хвост…

МИЗИНЧИКОВА (поправляет). На последнюю строчку.

СТЕКЛОТАРОВ. Нет, в хвост. И в гриву. Получай, Тьмутаракань, кнут!

МИЗИНЧИКОВА (возмущенно). Вот еще! Что мы, кобылы? Мой муж… кажется, второй… сравнил меня однажды с кобылой. Я его так прокатила… Норковой шубой едва отделался.

СВЕРЧКОВ. И сотрясением мозга. Это был третий муж.

МИЗИНЧИКОВА. А что, нашей бедной женщине по кухне на помеле голой скакать?

СТЕКЛОТАРОВ (сам с собой). Хоть голый, хоть в шубе — все равно консерватор. Узнать бы, что там у него в бауле. Какую такую кампанию хотят объявить? Почему в секрете держат? Ре-организация, ре-форма, ре-структуризация… Что за блажь еще бывает на «ре»?

СВЕРЧКОВ. Ре… прессии.

СТЕКЛОТАРОВ. Фу на вас!

СВЕРЧКОВ (с невинным видом). А что? С последующей ре-абилитацией.

«Э-э-э!»

МИЗИНЧИКОВА. Мужчины, мужчины, вы опять женщины! У вас совершенно девичья память. Про публику-то забыли! Наши зрители нам что-то подсказывают. (Всматривается в зал.) Ре… а дальше? Во… Револьвер, что ли? При чем тут револьвер? Я не умею стрелять.

СВЕРЧКОВ (вглядываясь в зал). Лю… ция… Да, была у меня такая подруга: Люция. Русалочка! Но мы с ней расстались…

ХИМИКАТОВ. Тихо! Читаю задние мысли тринадцатого ряда. Анкор! (Поймал мысль.) Я так и думал. Что значит в душе у нас с вами — цирк. (Громко, как будто объявляет номер.) Аттракцион, который задумала ЦУК, называется ре-волюция!

СТЕКЛОТАРОВ. Не может быть! (В зал.) Он это как злодей?

МИЗИНЧИКОВА (встрепенулась). Точно! Революция. Между купальниками и колготками. В нашем женском журнале. На одной странице — модные купальники, на другой — колготки. И то, и другое под рубрикой. «Революционные фасоны». Слышите? Ре-волюционные… Ну вот. А между этими страницами — театральное обозрение. Мне особенно запомнилось, что в одном московском театре идут на бис сцены с раздеванием.

СТЕКЛОТАРОВ. По-вашему, это сценическая революция?

МИЗИНЧИКОВА. Ну не Станиславский же!

СВЕРЧКОВ (в тон Мизинчиковой). Я тоже вспомнил! Между правой — под дых, и левой — под штангу. По телеканалу «Культура и спорт». Один комментатор в голос кричал: «Какой революционный бокс!», а другой: «Какой революционный футбол!» И правда: боксер вдарил ногой, а футболист — рукой… Ну вот. А между этими репортажами показывали культурные сенсации. Как в одном московском театре по ходу действия коньяк пьют. Прямо из горлышка. А главное — без всякой бутафории.