Книга Смерть меня подождет - Григорий Федосеев

Второй год эта чудесная оленушка путешествует с нами. Она радует нас своею молодостью, своими шалостями. Ее характер стал еще независимее: у дымокуров старые почтенные олени уступают ей лучшее место; поссорившись с собаками, она угрожающе набрасывается на них, и те, опытные зверовые лайки, не смеют огрызнуться, спасаются бегством. Если же Майка, утомленная длительным походом, доверчиво уснет на стоянке, по-детски разбросав уставшие ноги, никто не шумит, разговаривают шепотом, упаси бог, кто стукнет топором или загремит посудой. Словом, все мы: люди, олени, собаки -- подпали под влияние Майки, и она стала маленькой хозяйкой нашей кочевой жизни.

Я уже говорил, что для Улукиткана, человека суеверного, новорожденный теленок -- символ счастья. Майку старик боготворит. Оно и понятно: старому эвенку, прожившему всю тяжелую жизнь в постоянном уединении, в тайге, трудно избавиться от суеверия. И когда я думаю о привязанности Улукиткана к Майке, не могу представить, что станется с ним, если Майки не будет рядом?

Этому суждено было случиться в следующем году...

Наступила осень. Тайга, облитая густым, немеркнущим закатом, отдыхала в тишине. Мы с Улукитканом вдвоем пробирались к истокам Маймакана. Там, на каменных вершинах Джугджура, работали наши отряды геодезистов, и мы заранее условились, что я посещу их в это время.

Шли от озера Токо на восток, без тропы, вдоль хребта. Давно потеряли счет речкам. Позади остались буйные Аян, Учур, Чумикан, а впереди лежала незнакомая земля, безлюдье, глушь, и где-то в неприветливых складках гор прятались истоки Маймакана.

Улукиткан, впервые попав в этот район, осторожно вел караван, ориентируясь по Джугджуру.

Нас и в тот год сопровождала Майка. Она была уже взрослая самка, выхоленная тайгою и человеческой лаской. С возрастом она немного одичала, стала вожаком стада, но отношения ее со стариком остались прежними. Она знала только его руки.

Шли долго, скучно. Путь казался неодолимым. Трудно представить, как нам надоели мари, гнус, безмолвие и синеющее в вышине безоблачное небо. На всем протяжении ни единого следа человека. Иногда мы выходили на сопки, чтобы осмотреть местность, и нам открывалась безграничная тайга, бедная, рваная. Мы уже не верили, что есть на свете речка Маймакан и что когда-нибудь доберемся до своих. Но надежда, подобно огню, спрятанному в глубине торфяных пластов, никогда не угасала в наших сердцах.

И вот однажды, к концу дня, подойдя к ручью, мы увидели траву, примятую олочами. Проводник ощупал след, прошелся по нему, сказал, обрадованный:

-- Совсем недавно люди ходи, -- и, как бы в доказательство его слов, близко загремело ботало, затем послышался лай собак.

Тут уж действительно обрадуешься не только другу, но и врагу. Мигом слетела усталость. Старик, по-юношески вскочив на своего учага, погнал его, покрикивая на идущих в связке оленей.

На полянке, куда выбрались из чащи, мы увидели изумленных нашим неожиданным появлением колхозных пастухов. Они тоже только что пришли на поляну и еще не успели поставить чумы, развести костер.

С дюжину пестрых собак окружило караван. Майке эта шумная компания не понравилась. Неожиданно для всех она вырвалась вперед к псам, била всеми четырьмя ногами, подпрыгивала высоко, как козел, но собаки оказались не из трусливых. Ей бы несдобровать, уж и досталось бы, да вовремя вмешались пастухи.

-- Для чего вам столько собак? -- спросил я, протягивая руку пожилому коренастому эвенку.

-- Ты думаешь, это много? Скоро начнем пушнину добывать, какие хорошо искать белку будут или сохатого держать, останутся жить, а другие на варежки пойдут, еще не хватит.

Мы поздоровались с остальными.

-- Откуда у вас такая матка? -- не скрывая восторга, неожиданно спросила молодая пастушка, показывая на Майку и окидывая ее взглядом знатока. Тут только я заметил, что наша четвероногая спутница буквально приворожила всех.

Улукиткан умышленно молчал, дескать, полюбуйтесь ею, позавидуйте. А Майка, точно понимая, что попала на смотрины, важно вышагивала по стойбищу, демонстрируя перед эвенками то круглый зад, прикрытый белым фартучком, то пышные бока, вертела чуточку заостренной головою, украшенной изящными рожками.

-- Однако, не худо было бы получить от нее племя, -- сказал старший пастух, не отрывая глаз от Майки, и, повернувшись к Улукиткану, добавил деловито: -- Может, сладим, бери за нее любого учага из стада.

Лицо старика помрачнело.

-- Ты хочешь отобрать у меня счастье, кому нужна пустая жизнь? -ответил он и. считая разговор законченным, стал развьючивать оленя.

-- Два учага на выбор дадим, подумай, цена не малая, -- азартно предложил пожилой пастух.

-- Если ты снимешь рукою с неба орла, и то мало будет, -- ответил старик твердо, а сам, вижу, в восторге. Еще бы, Майка получила такую оценку пастухов!

К вечеру "а поляну к новому стойбищу пригнали стадо оленей, состоящее главным образом из племенных самок и молодняка. Уставшие животные разбрелись по редколесью, и там в глубине сумрака замер невнятный шепоток колокольчиков. Но десятка полтора попрошаек осталось на стоянке. Олени тщательно обшарили лагерь и, не найдя чем поживиться, набросились на наши вьюки. Пришлось убрать багаж в палатку.

Большой костер освещал поляну, берестяные чумы пастухов, этих трудолюбивых кочевников нашего времени. Они живут в тайге со своими семьями, неотступно следуя за стадом до предгорий Джугджура. Их богатство, состоящее из домашней утвари, постелей и одежды, укладывается в несколько вьюков. Их желания -- не оставаться долго на одном месте. Эти люди совсем не требовательны в своих потребностях. Мы с Улукитканом по сравнению с ними живем с комфортом.

Пастухи, отдаленные от жилых мест огромными пустырями, бывают бесконечно рады повстречавшемуся человеку. Их представление о внешнем мире складывается в основном из тех отрывочных сведений, которые приносят с собою случайные гости. Вот почему так радушно встретили нас кочевники. Мужчины и женщины помогли развьючить оленей, поставить палатку, дети дружно таскали хвою для постелей.

В вышине провожали день белохвостые орланы. Багровый закат сливался с лесом, опаленным осенним пожаром, золотил на поляне синие, в зрелой ягоде, кусты голубики. Ночной ветерок гладил увядшие листья берез, и те шепотком умоляли его не срывать их, подождать до утра...

Только ночью исчез гнус. Мы сняли накомарники. Пастухи угощали нас чаем с густым оленьим молоком и с жадностью выпытывали новости. Их все интересовало: жизнь страны, куда кочует белка, кого встречали мы на пути и какая нужда привела нас в этот дикий край? В разговоре я произнес имя своего спутника. И тут только пастухи узнали, что их гостем является тот самый Улукиткан, добрая молва о котором растеклась далеко за пределы родного стойбища. Все забыли про ночь. Разговор неожиданно затянулся.

Пастухи знали, что Улукиткану много лет, что добрую половину из них он прожил еще до революции, лесным кочевником, и много знает из прошлого их славного народа. Говорил только Улукиткан. Ему было что вспомнить...