Книга Спутники Волкодава - Павел Молитвин

— Не беспокойся обо мне. И пусть убережет тебя Морской Хозяин. Давай подсажу, ставь ногу мне на колено.

Нумия, уцепившись за оконный переплет, подтянулась и, упершись пяткой в бедро Вивиланы, ринулась в темноту. Послышался тихий всплеск, и девушка, на цыпочках выйдя из каюты Таангана, аккуратно притворила за собой дверь. Теперь она, по крайней мере, могла быть уверена в том, что соперница ее благополучно вернется на родину и не будет ей мешать.

Улыбнувшись, девушка отправилась в отведенную для раненых каюту, чтобы целиком посвятить себя уходу за Хрисом. Она сумела заставить Таангана взять своего избранника на борт «Рудиши», сумела избавиться от соперницы и уж конечно сумеет поставить Хриса на ноги. А там, быть может, пелена спадет с его глаз, и он поймет, что нет на свете девушки лучше Вивиланы…

17

Очнувшись, Эврих долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Заваленное мусором и обломками досок и корзин помещение ходило ходуном, юношу кидало из стороны в сторону, пол норовил поменяться местами с потолком, а в голове трещало и гудело, будто он сутки просидел в «Несчастном борове». Несмотря на страшную головную боль, Эврих сообразил, что, если желает уцелеть в этой свистопляске, ему надобно найти надежную точку опоры, иначе его просто расплющит о стены этого кувыркающегося короба. Преодолевая ломоту и головокружение, он кое-как дотащил свое непослушное, неуправляемое и ставшее почему-то невероятно тяжелым тело до крутой деревянной лестницы, показавшейся ему смутно знакомой и представлявшейся единственным надежным предметом в этом сошедшем с ума мире. Вцепившись в ступени руками и ногами, он понял, что лестница эта и в самом деле ему знакома и находится в одном из трюмов «Девы» и… Тут он вспомнил «Рудишу», схватку со «стервятниками», ослепительную вспышку, и ему стало так плохо, как не было, пожалуй, еще никогда в жизни.

Борясь с тошнотой и вспыхивавшими в мозгу огненными кольцами, которые, сталкиваясь, причиняли ему невыносимые страдания, он все же нашел в себе силы пристегнуться ремнем к ступеням лестницы, прежде чем вновь потерял сознание.

Много раз выплывал он из мрака небытия и вновь впадал в беспамятство, радостно приветствуя его, как смерть-избавительницу. Но смерть не шла. Снова и снова она обманывала его, и вместо моря вечного света видел он то бескровные губы Памелы, закушенные в беззвучном крике, то пастыря Непру, рассказывавшего о Последней войне, потрясшей два столетия назад Нижний мир, то Палия — отца Элары, столь несвоевременно явившегося в ее спальню, то Хриса, рубящегося на палубе «Девы». Перед глазами его вновь возникал храм Богов Небесной Горы, построенный в горном ущелье и похожий изнутри на гигантский тоннель. Портал его в Верхнем мире напоминал голову ужасного чудища с широко распахнутой клыкастой пастью — весьма выразительное предупреждение о том, что ожидает входящих по ту сторону Врат. Со стороны Нижнего мира храм походил на широко раздвинутые женские ноги — символика, в первый момент изрядно поразившая юношу. Понять ее, впрочем, было несложно: беженцам Верхний мир представлялся безопасным, как утроба матери, и в то же время они должны были быть готовы к тому, что там у них начнется новая жизнь, в которой многое будет казаться непривычным и удивительным.

Этот-то портал, близ которого не было стражи, Врата, у которых не было даже намека на двери, все чаще возникали перед внутренним взором Эвриха, маня его, как недосягаемая мечта. В полузабытьи ему чудилось, что он подходит к сложенным из розового ракушечника стенам храма и тот тает у него на глазах, подобно диковинным облачным замкам, возникающим порой на краткое время в летних небесах. Иногда ему мерещилось, что из недр портала вырываются чадные огненные валы и катятся на него и за ним, когда он пытается спастись бегством. Случалось, юноше удавалось войти в храм, но темный гулкий тоннель не выводил его к свету, а оказывался бесконечным лабиринтом, в котором бродили сотни, а может, и тысячи людей, перекликавшихся между собой, не видя и не встречая друг друга. Один раз Эврих уже почти вышел к свету, но, когда от Верхнего мира его отделяло меньше дюжины шагов, выложенный плитами пол внезапно разверзся, и он рухнул в черную бездну, где мерзко визжали, алчно хрюкали и лязгали зубами невидимые чудища.

Видения эти повторялись снова и снова, причем перемежались они все чаще и чаще сценами боя на палубе «Девы». Боя, в котором пал под ударами мечей Бикавель, испустил дух израненный «стервятниками» Ржав, Томика и другие купцы и матросы, погибла, прирезанная походя — почему и зачем? — похожая на хрупкий северный цветок Хатиаль. И странное дело, после этих действительно душераздирающих сцен невозможность пройти через Врата уже не казалась Эвриху такой уж важной. Жаль было только, что, потеряв право вернуться в Светлый мир, он ничем не помог своим спутникам, не спас Хатиаль, не прикрыл спину Хриса. Хотя, если бы он обнажил оружие ради спасения друзей, наверно, и Врата не казались бы ему столь непроходимыми: одно дело — попытаться спасти, и совсем иное — отомстить…

А потом Эвриху стала мерещиться вода. Ему чудилось, что он сидит по пояс в воде, но пить эту воду нельзя. Он протягивал к ней руки, и вода отступала, задирал голову, чтобы поймать льющиеся с неба струи животворной влаги, но дождь внезапно переставал, а когда редкие капли все же попадали на его воспаленный язык, они имели вкус крови, и юноша торопливо выплевывал их. Он сознавал, что должен стряхнуть с себя пагубное оцепенение, выбраться из тягостного бреда, любым способом выкарабкаться из мучительного кошмара, и в какой-то момент ему это удалось. Луч солнца, пробившись сквозь тучи, ударил юноше в глаза, и он с ужасом и удивлением обнаружил, что все еще находится в трюме, привязанный к ведущей на палубу лестнице, и трюм этот залит водой, которая доходит ему до пояса.

Первая пришедшая Эвриху в голову мысль — корабль тонет и он не успеет покинуть «Деву» — едва не стоила ему жизни. Вцепившись непослушными пальцами в удерживавший его пояс, он рывком расстегнул свою спасительную сбрую и, не в силах удержаться на подкосившихся ногах, шлепнулся в воду. Потрескавшиеся губы обожгло огнем, он непроизвольно глотнул горько-соленой воды и, оскальзываясь и падая, пополз по ступенькам ставшей неправдоподобно крутой лестницы. Руки и ноги отказывались служить, отзывавшееся пронзительной болью на каждое движение тело молило о пощаде, и, если бы не солнечный луч, подобно заботливому и упрямому другу звавший юношу в мир живых, он, быть может, и не одолел бы охватившие его отчаяние и слабость. Но протянутая солнцем теплая рука ободряла и манила наверх, звала требовательно и настойчиво. Одеревеневшие руки и ноги начали потихоньку слушаться и после показавшимися бы ему в иное время смехотворными, а ныне отнявших последние остатки энергии усилий, он сумел-таки вытащить свое неподъемное тело на нагретую солнцем палубу и растянулся на ней, прижавшись щекой к ласковому, пахнущему жизнью дереву.

На этот раз Эвриха не преследовали кошмары, и проснулся он от того, что большая чайка ощутимо клюнула его в руку. Некоторое время юноша, щурясь, смотрел в неподвижный, окруженный ржаво-коричневой оболочкой глаз замершей и тоже с любопытством уставившейся на него серебристо-белой птицы, потом приподнял голову, и чайка с трескучим криком взмыла в закатное небо.