Книга Секрет Сабины Шпильрайн - Нина Абрамовна Воронель

выползла в кухню и стала листать языком настенный календарь, радостно указывая мне на отмеченные красными точками цифры кода моего банковского ящика. Я закричала, вырвала у нее календарь, и он рассыпался у меня в руках мелкими обрывками, так что ни одной цифры нельзя было больше разглядеть.

Пока я приходила в себя, за окном начали вспыхивать первые блики нового дня. В полдень должны были прилететь Феликс с Сабинкой, но мысль об этом не принесла мне радости, я думала только о Марате. Именно в это утро я по-настоящему поняла, как много он для меня значит. Я содрогнулась, представив себе, что больше никогда его не увижу, и впервые в жизни начала молиться, сама не зная кому, чтобы тот, кому я молюсь, спас его и принес ко мне.

Я опять задремала и проснулась от звонкого голоса Сабинки, зовущей меня из коридора. Это был уже не сон – я глянула на часы и убедилась, что они прилетели не тем рейсом, которым планировали, а на три часа раньше.

– Феликс, – крикнула я – чего вы так рано? Все в порядке?

– Выползай из постели и приходи пить кофе, – отозвался Феликс. – Я спешу: наш декан перенес совещание профессоров на десять утра.

Кто его знает, перенес ли и вправду декан совещание или Феликс прилетел раньше назначенного времени, рассчитывая поймать меня с поличным?

Нет, я положительно потеряла разум – с каким поличным Феликс рассчитывал меня поймать? Откуда он мог знать, что Марат уже прочел его донос и покинул свой дом? Мы мирно выпили кофе под непрерывный перезвон Сабинкиного голоса – она вчера весь день провела в берлинском зоопарке, и ей было что рассказать. А я все время думала о своем необъяснимом внутреннем голосе, вынудившем меня вчера наперекор смертельной усталости потащиться в банк, чтобы спрятать серебристую сумку в ящик. Хороша бы я была сегодня утром с дорогущей сумкой в руках! Почти как тогда с презервативом. Тьфу ты, дался мне этот презерватив!

Феликс умчался в университет, а я не повела Сабинку в детский сад, пусть побудет денек со мной – что-то я последнее время ее совсем забросила. И никто не знает, как дела обернутся завтра. Я пришла с нею на пристань, и мы совершили чудесное путешествие по озеру на прогулочном катере. От легкого покачивания катера и от обилия впечатлений Сабинка так устала, что по приходе домой тут же заснула, оставив меня наедине с моими страхами. Больше всего меня мучила мысль о том, что это я погубила Марата. Зачем я прельстилась его любовью? Ведь тогда, в первый раз, когда Феликс улетел в Цюрих, я могла бы ему отказать! Конечно, потом это было бы невозможно, но тогда, в первый раз…

Я металась по квартире, не зная, куда приткнуться, чтобы узнать, где сейчас Марат. Осознав, что это невозможно, я решила позвонить в его московский дом под предлогом потери какой-нибудь вещицы. Мне ответила Люба, которая сказала, что никакого браслета с зеленым камнем она не находила, хоть досконально убрала весь дом. Странно, но Феликс Маркович тоже вчера звонил, спрашивал, не забыл ли он часы. Но и часов она не находила. Видела ли она Марата Львовича? Нет, не видела, но по возвращении из санатория на озере Селигер они с Витей нашли на кухонном столе записку от него и большую пачку денег. Он написал, что решил поехать в Испанию, чтобы вдали от посторонних глаз оправиться от смерти мамы, и пусть они его не ждут скоро, он не знает, как долго задержится за границей. Деньги посоветовал немедленно отнести в банк, мало ли плохих людей болтается вокруг.

Я уже хотела положить трубку, как Люба вдруг сказала неуверенно: «Елена Константиновна…» – и замолчала.

Меня давно никто так не называл, я даже не сразу сообразила, что Люба обратилась ко мне, а она продолжала:

– Я хотела вам рассказать, что у нас вчера были гости, приехали в черной машине, четверо, и я подумала – хорошо, что мы послушались Марата Львовича и отнесли деньги в банк. Что за люди, не знаю, но они перерыли весь дом, так что пришлось опять убираться. Они спросили про Марата Львовича, но мы сказали, что он, наверно, улетел в Испанию, на что они нехорошо засмеялись и сказали, что далеко он не улетит.

– Спасибо, Люба, – пробормотала я непослушными губами и положила трубку.

Итак, за Маратом уже приходили – значит, его еще не нашли: тот, кому я молилась, услышал мои молитвы. А вот зачем звонил Феликс, непонятно, – может, просто проверял, не улетел ли Марат вместе со мной? Простота такого объяснения почему-то меня не убедила, но делать было нечего, спросить его об этом я не могла. Я приготовила обед на скорую руку – одно из преимуществ западной жизни состояло в возможности приготовить обед на скорую руку – и вдруг вспомнила, что на завтра назначена доставка спальни в Кюснахт. Я проверила по календарю, действительно ли Феликс завтра занят в университете с десяти до четырех, и поспешила позвонить Ирме, чтобы она забрала Сабинку из детского сада и побыла с ней до моего возвращения.

Не найдя никакого другого занятия, способного отвлечь меня от мучительного страха за Марата, я засела за Линину книгу. Я увезла из Москвы Линин экземпляр книги, который сделал ей в подарок Марат: она была напечатана и переплетена не как рукопись, а как настоящая книга. Читая знакомый мне текст, я обнаружила большое количество огрехов – что ж, по крайней мере, мне будет чем заняться.

Я так углубилась в книгу, что не слышала, когда вернулся Феликс.

– Неужели Сабинка до сих пор спит? – удивился он, поглядев на свои наручные часы, которые якобы забыл в Москве.

Закусив губы, я молча поставила на стол тарелки, с трудом сдерживаясь, чтобы не спросить его, зачем он звонил Любе. Разумом понимая, что правды он мне не скажет, я все же хотела заставить его устыдиться этой недостойной слежки. Остановило меня только сознание того, что у него есть все основания меня подозревать, – так зачем мне его разоблачать?

Я совсем запуталась в собственных чувствах и с облегчением вздохнула, когда услышала, что Феликсу полночи придется готовиться к завтрашнему семинару, чтобы наверстать время, потерянное в поездках. Значит, я могу спокойно лечь в постель, не опасаясь его супружеского интереса. Боже, я ли это? Еще год назад его равнодушие разбило бы мне сердце, а сегодня я могу думать только о Марате, вспоминая