Книга Слово товарищу Сталину - Ричард Иванович Косолапов

сопротивление последних остатков умирающих классов» (Соч. Т. 13. С. 211–212). Но действовал он конкретно-исторически. Усиление или ослабление классовой борьбы — причем в меняющихся, подчас новых, не знакомых ранее формах, — зависело от степени упрочения Советской социалистической системы, от ее устойчивости, а она, как показал опыт последних десятилетий XX века, никогда не была постоянной, неизменно гарантированной величиной. Сталин это хорошо понимал. Он был гибким диалектиком, в то время как Хрущеву в этом смысле, говоря по- русски, медведь на ухо наступил…

Любимой игрой оппортунистов и антисоветчиков всех мастей, в которой задействована ложь фантастических размеров, стала цифирь, якобы отображающая число репрессированных большевизмом. Рекорд тут поставил Юрий Карякин — 120 миллионов человек. Есть «свидетельства» и поскромнее — Александр Солженицын и Рой Медведев довольствуются показателем, меньшим примерно вдвое. При населении СССР перед войной 190–195 миллионов и это выглядит внушительно. Остаются недоуменные вопросы: кто воевал, кто трудился в тылу, кто остался в живых, кто восстанавливал народное хозяйство, откуда взялся народ, который до развала Советского Союза готов был взять 300-миллионную высоту?

В свете новейших изысканий (прежде всего В. Н. Земскова и И. В. Пыхалова) считаю своим долгом дать здесь объективную справку. Так, число приговоренных к высшей мере наказания в 1921–1953 годах (периоды окончания гражданской войны, НЭПа, коллективизации, Великой Отечественной) близко к 800 тысячам. Части этих лиц смертная казнь заменялась заключением на сроки 10–15 лет. В 1934–1940 годах таких заключенных насчитывалось в лагерях от 4 до 7 тысяч (см.: Пыхалов И. В. Время Сталина: факты против мифов. Л., 2001. С. 19, 10).

Контингент пресловутого «архипелага ГУЛАГ» в марте 1953 года составлял 2,5 миллиона человек, несколько больше полутора процентов населения страны. Любопытно сопоставить эти данные с сегодняшним положением дел в США. На конец 1999 года в «цитадели прав человека» зафиксировано за два миллиона заключенных, вдвое меньше на 100 тысяч населения (около 0,75 %), чем у нас при Сталине (см.: там же. С. 16). Но и страна другая, и эпоха не та. Одно дело — государство и общество, претерпевшее в течение полувека на своей территории драмы трех революций и двух мировых войн, едва залечившее раны последней из них, и совсем иное — государство и общество, сумевшее два века оставаться в стороне от разорительных вторжений, извлечь колоссальный экономический выигрыш от сражений на чужих континентах и занять уникально выгодные геополитические позиции.

Впрочем, приведенные российские данные по США поправляют сами американцы. И, что интересно, в сторону увеличения. Так, М. Соуса утверждает, «что количество заключенных в тюрьмы в США в 1996 г. составило 5,5 млн человек», — оно «сегодня на 3 млн. больше, чем когда-либо было в СССР!» (Соуса М. ГУЛАГ: архивы против лжи. М., 2001. С. 10).

До сих пор историки в долгу перед народом, не дав должной принципиальной оценки двух негативных явлений в советском прошлом, — фактов массового доносительства в 30-х годах и фактов изменничества — в начале 40-х.

Явление доносительства было отмечено в известном, долго замалчивавшемся постановлении январского (1938 гола) Пленума ЦК ВКП(б). В нем верно указывалось, «что многие наши парторганизации и их руководители до сих пор не сумели разглядеть и разоблачить искусно замаскированного врага, старающегося криками о бдительности замаскировать свою враждебность и сохраниться в рядах партии — это, во-первых — и, во- вторых, стремящегося путем проведения мер репрессий — перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах» (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. III. М., 1954. С. 312).

Кто, к примеру, побуждал упомянутую в документе заведующую отделом Ростовского обкома Шестову инспирировать исключение из партии 30 безвинных коммунистов пединститута? Какая сила заставила секретаря Киевского обкома Кудрявцева провоцировать половину городской парторганизации подать политически компрометирующие заявления на другую ее половину? «Демократская» журналистика вылепила, в частности, из Михаила Кольцова и Всеволода Мейерхольда — фигур, по-настоящему крупных и заслуженно популярных, — кумиры святых великомучеников. Но у всего этого выпячивается и другая сторона. Кольцов, уличенный руководителем интербригад Андре Марти в связях с испанскими троцкистами, после второго допроса и месячной паузы стал давать показания на (назову только известные имена) подругу Маяковского Лилю Брик, ее мужа Осипа и сестру (жену Арагона) Эльзу Триоле, на пушкиниста Зильберштейна, писателей Вишневского, Ставского, Пастернака, Эренбурга, Бабеля, Евгения Петрова, Кирсанова и Алексея Толстого, на кинорежиссера Кармена, артистов Сац, Берсенева и Гиацинтову, дипломатов Литвинова, Майского и Потемкина, на ряд военных, даже на свою жену Марию Остен (см, Сопельняк Б. Смерть в рассрочку. М., 1998. С. 149 и др.).

Похоже вел себя Мейерхольд. На допросах он говорил о своем «антисоветском влиянии» и о якобы близких настроениях Эйзенштейна, Охлопкова, Дикого, Гарина, Олеши, Пастернака, Шостаковича, Шебалина, Сейфуллиной. Кирсанова, Всеволода Иванова, Федина, Эренбурга и др. Правда, потом Всеволод Эмильевич от этих наветов отказался (см.: там же. С. 238 и др.), они не помешали перечисленным деятелям внести свой вклад в золотой фонд советской культуры. Но как вела себя прочая доносительская мошкара (имя ей — легион), мы и поныне почти не знаем. Без тщательного социологического изучения ее следов в архивах — этой стихийной отрыжки классовой борьбы и буржуазно-обывательской психологии — нам не уяснить всех причинно-следственных связей того, что столько лет приписывается «культу личности». Пожалуй, отчасти прав историк В. Т. Логинов, которого никак нельзя причислить к «сталинистам». «Террор 1937 года имеет свою логику, — рассуждал он. — Сталин вряд ли планировал репрессии в таких масштабах. Но террор — как снежный ком. Берут одного, он с испугу называет еще десять человек, значит, их тоже нужно брать, они тоже кого-то называют, цифры растут» (Караулов А. В. Вокруг Крем ля. Книга политических диалогов. М., 1990. С. 59). Тут историкам, как говорится, еще пахать и пахать.

В декабре 1977 года мне довелось беседовать с В. М. Молотовым, которому тогда шел 88-й год. Вячеслав Михайлович по-прежнему искренне считал предвоенную кадровую чистку правильной в целом мерой, предотвратившей образование в стране «пятой колонны». «Иначе мы потерпели бы поражение», — сказал он. Подобное мнение в предсмертном интервью с горечью выразил со своей стороны Гитлер (см.: Война и мы. Кн. 2. М., 2001. С. 84). Повторяли его и наши союзники. Если и при этих условиях, по некоторым сведениям, на германских фашистов работало до 1,5 миллиона предателей Родины (см.: Семиряга М. И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 782), можно представить себе, какой опасности мы избежали. Ваш покорный слуга не стал бы говорить об этих вещах, если