Книга За пределами любви - Анатолий Тосс

Рассел засмеялся, поднес ко рту бокал, опрокинул в себя.

– А жаль, ты отлично мне подходила. Представляешь, сначала мать, потом дочь. Редко, когда в один присест удается заполучить две души – и матери, и дочери.

Все-таки он был пьян, иначе бы он не стал говорить про Дину, про ее душу.

– Так значит, с мамой ты пытался сделать то же самое?

Рассел снова засмеялся, неопределенно качнул головой, то ли соглашался, то ли возражал – не поймешь.

– Видишь, какая ты несообразительная, Лизибет. Нет, с твоей мамой происходило иначе. Она ведь когда-то принадлежала мне. Добровольно. Полностью. Как только может принадлежать женщина. И ей полагалось принадлежать мне всегда. Она бы и принадлежала, если бы не ваш упрощенный Влэд. Но как я мог позволить ей оторваться? Ты же понимаешь, Лизи, я должен был ее вернуть.

Он снова наливал коньяк из графина, в четвертый уже раз. Или в пятый, Элизабет сбилась со счета.

– Но с ней тоже не получилось. Она такая же упрямая, как и ты. Упрямство у вас, наверное, в генах, семейная черта. И я… я…

– И ты убил ее, – спокойно закончила фразу за него Элизабет.

– Откуда ты знаешь? – Рассел даже не удивился.

Маленький дамский револьвер по-прежнему покоился в кармане юбки, пальцы сжимали его перламутровую рукоятку. Похоже, ему было пора появляться на свет.

– Гд е ты нашла его? – Вот теперь появилось удивление, даже, скорее, изумление, он даже и не пытался его скрыть.

– В ящике, – Элизабет кивнула на письменный стол, за которым сидел Рассел.

– Надо же, а я не знал, – пожал он плечами. – Здесь вообще такой бардак, в этом доме, никогда ничего не найти. Ладно, может быть, оно и к лучшему, чтобы ты знала все. – Он помолчал. – Конечно, я ее не убивал, зачем? Я не убийца, у меня вообще нет оружия. Ты же теперь знаешь, у меня совсем другие интересы. Дина сама застрелилась. Ты права, именно из этого пистолетика. Я даже не знал, что она взяла его с собой. – Он задумался, как бы вспоминая. – Я, конечно, кое-что с ней проделал, ну так, определенные процедуры. Совершенно другие, не те, что с тобой. У меня разные программы, индивидуальные, так сказать, я ведь человек разнообразный. Вот и для Дины подобрал. Я-то думал, что ее душа снова будет принадлежать мне, а она, когда пришла в себя и все поняла, взяла и застрелилась. Не смогла смириться с тем, что с ней произошло. Глупо, но что поделаешь, она всегда была гордая или, как говорят, цельная натура. Ты не представляешь, как мне было обидно, я так расстроился. – Рассел покачал головой и начал пить коньяк. – И получалось, что у меня не было иного выхода, как начать работать над тобой. Сделать из тебя продолжение Дины. Понимаешь?

И тут Элизабет поняла. Полностью, до конца. Она даже удивилась, настолько все оказалось просто.

– Мама согласилась встретиться с тобой, ты написал ей письмо, и она согласилась. Ты начал ее уговаривать, но она захотела домой, ко мне, к Влэду, а ты не смог ее отпустить, не смог согласиться с тем, что потерял ее, что проиграл, что она полюбила другого. И тогда ты не отпустил ее: тоже, наверное, накачал наркотиками, привязал к креслу. Наверное, ее тоже насиловали. Что еще ты можешь придумать, кроме насилия? Разве ты можешь понять, что для того, чтобы обладать чьей-то душой, надо прежде всего отдать взамен собственную душу. А свою душу ты отдать не можешь. Потому что у тебя ее нет.

Тут Рассел снова выставил указательный палец, пытаясь остановить Элизабет, перебить ее. Но остановить ее было уже невозможно. Она слишком долго слушала, ей хватило его цинизма и самодовольства, его расчетливой жестокости. Нет, теперь настала ее очередь.

– А когда мама пришла в себя, она все равно не захотела оставаться с тобой. Ты наверняка не отпускал ее, запер, грозился снова посадить на иглу, насиловать, ты ведь наверняка уже сам ничего не можешь… – несмотря на возбуждение, она заметила, как Рассел усмехнулся. – И мама, чтобы избежать страданий и позора, чтобы освободиться от тебя, выбрала смерть. Да, наверное, она сама убила себя, у тебя не хватит потенции даже на убийство. Понимаешь, ты все время проигрываешь, Рассел. Ты прожил бóльшую часть жизни, а что обрел в результате? Ни семьи, ни детей, ни любви, ни даже привязанности. Кучка рабов, которые работают на тебя за деньги и обещанные роли. Ни тепла, ни верных, преданных людей – ничего! Ты банкрот, Рассел! Ты полностью обанкротился в своей жизни. Вот ты и захотел вернуть маму. Но ты опять проиграл: мама к тебе не вернулась, она предпочла умереть.

Элизабет замолчала, ей не хватало воздуха, дыхания, слов. Она боялась, что он перебьет ее, не даст договорить. А она обязана сказать все. Должна. За себя, за маму, а потом… Не важно, что будет потом.

– Но ты мстительный, как любой мелкий, ничтожный человек, ты не прощаешь проигрыша. Поэтому, когда у тебя не получилось уничтожить мою маму, сломать ее, развратить душу, ты решил уничтожить ее дочь. Уничтожить меня. Только лишь, чтобы отомстить маме. Посмотри, сколько сил ты затратил, сколько времени, наверное, и денег тоже, чтобы заманить меня сюда, чтобы смять, раздавить… Но у тебя опять не получилось. Видишь, я сижу здесь, перед тобой, и не принадлежу тебе. Более того, я ненавижу тебя. И знаешь почему? Совсем не потому, что ты пытаешься играть роль Мефистофеля. Ты не Мефистофель, Рассел. Ты ничтожество, импотент и ничтожество. Со мной ты тоже проиграл. Ты можешь не выпускать меня отсюда, можешь убить, но ты все равно проиграл. У тебя просто-напросто нет шансов.

Элизабет замолчала. Она хотела говорить еще, но знала, что пора остановиться: монолог возбуждал ее, а она не хотела терять над собой контроль.

– Вот чего я не понимаю… – произнес Рассел, хмельная улыбка так и не сошла с его лица. – Я не понимаю, почему у меня не получилось, а у вашего кретина, этого Влэда, получилось. А?

Элизабет даже не задумалась, она знала ответ:

– Потому что Влэд отдал свою душу первый, добровольно, сначала маме, потом мне, и лишь потом получил взамен наши. Пусть не полностью получил, пусть частично. Но все равно получил. А ты не можешь отдать свою душу, потому что ее у тебя нет. Ведь так?

– Моя душа не принадлежит людям. Она принадлежит искусству, я не имею права разменивать ее на людей. – Рассел пожал плечами. Усмешка все еще кривила его губы, но это уже была усталая, невеселая усмешка. – Хотя, наверное, ты в чем-то права. – Он снова пожал плечами. – Впрочем, не полностью. Ты не поймешь, какое огромное удовольствие сначала обладать матерью, а потом ее дочерью. Я все-таки вел тебя долгое время, ты боялась, плакала, смеялась, даже мечтала в соответствии с моими желаниями. Нет, ты не поймешь, как возбуждает, какой рождает восторг, когда попадаешь в чужую душу, в чужой разум и живешь там, контролируя их. Ты не поймешь. Какие там наркотики, какой секс… Разве можно сравнить.

Он махнул рукой, замолчал, думая о чем-то своем. Пауза повисла в наэлектризованной комнате, ее даже не прорвало легкое постукиванье графина о бокал, мягкий шелест льющегося коньяка.