Книга 50 знаменитых самоубийц - Елена Кочемировская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается холеры, то сегодня невозможно сказать наверняка, стремился ли Петр Ильич намеренно ею заразиться, выпив стакан сырой воды. Сам Б. Никитин считает, что если бы, в самом деле, композитор намеренно заразил себя, то он, безусловно, никому не открыл бы своей тайны, ведь его смерть в этом случае должна была бы выглядеть естественной для всех без исключения. М. Буянов, президент Московской психотерапевтической академии, пишет, что у Чайковского вообще был навязчивый страх смерти и он запрещал в своем присутствии даже произносить это слово. От холеры, кстати, буквально в одночасье умерла мать композитора. Чтобы избавить от интоксикации, ее положили в теплую ванну, где она скончалась, поэтому Чайковский, умирая от холеры, запретил делать с собой то же самое.
Что же касается музыки, то, если верить тем, кто склонен считать Шестую симфонию прощанием с жизнью, получается, что акт самоубийства (после провала симфонии?!) был задуман Чайковским более чем за два года до события, ему предшествовавшего. Конечно, искусство знает немало примеров самоубийств, запланированных задолго до их реализации, но им всегда предшествовали разговоры о смерти, о способах самоубийства, о скором уходе… В то же время, учитывая скрытность и малообщительность композитора, можно предположить, что именно в музыке Шестой симфонии и было выражено предупреждение о готовности расстаться с жизнью, но это, пожалуй, слишком смелое допущение. Особенно если учесть, что при таком подходе становятся малоубедительными версии, связанные с судом чести.
Итак, на каждый не очень убедительный довод тотчас же находится контрдовод (зачастую равной убедительной силы). А посему смерть Чайковского по-прежнему оставляет широкий простор для воображения потомков. Одни считают, что он умер своей смертью, другие уверены, что композитор покончил с собой, – возможно, истина еще прояснится…
(род. в 1937 г. – ум. в 1974 г.)
Каждый поэт в России мечтает умереть под забором.
Было много старушек, готовых умереть от старости. Мы все тоже умрем, но не от старости. Я хочу философствовать в такой хороший, редкий день. Мы очень плохо живем в молодости. Я всегда думаю, что все еще будет. Завтра? Нет, но будет, ежедневная жизнь – предисловие к празднику. Ничего не будет, это все неправда. Где оно, мое большое спокойствие к малым делам, равнодушное и веселое выражение лица?
Начать рассказ о Геннадии Шпаликове можно так. …Быть сценаристом – неблагодарное дело. Кто не знает фильмов «Я шагаю по Москве», «Мне двадцать лет», «Долгая счастливая жизнь», «Я родом из детства»? Да все, и каждый (во всяком случае из тех, кто старше тридцати пяти) если не смотрел, то хотя бы слышал о них. Больше половины, пожалуй, вспомнит режиссеров этих кинолент и сыгравших в них актеров. Да и вообще имена режиссеров и актеров, начинавших в шестидесятые, стали легендарными: Георгий Данелия, Никита Михалков, Владимир Высоцкий, Марлен Хуциев, Лариса Шепитько, Михаил Венгер… А вот кто назовет автора сценариев всех этих – без преувеличения – уникальных в своем роде картин? Да и вообще кто вспомнит киносценаристов шестидесятых? А ведь именно Геннадий Шпаликов стал одним из самых многообещающих и талантливых молодых кинематографистов. Ему прочили прекрасное будущее, а он взял и покончил с собой…
Впрочем, можно начать и так. Судьба поэта в России – это особая тема. Особенно, когда речь заходит о Советском Союзе, где даже в самые светлые исторические «эпохи», например во время хрущевской оттепели, быстро рушились романтические идеалы свободы творчества. Этот период дал России не меньше поэтов, чем Серебряный век. Кого? Сразу на ум приходят поэты говорящие (Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский) и поющие (Булат Окуджава, Александр Галич, который поплатился жизнью за веру в послабление режима). Но мало кто вспомнит Геннадия Шпаликова, автора стихов и песен, получивших всенародную славу: «Я иду, шагаю по Москве», «"Рио-Рита", "Рио-Рита" – вертится фокстрот / На площадке танцевальной сорок первый год», «Пароход белый-беленький…». Ему прочили прекрасное будущее, а он взял и покончил с собой…
Трудно сказать, кем на самом деле был Геннадий Шпаликов, имя которого на долгое время было прочно забыто, несмотря на то что регулярно появлялось на экранах телевизоров. «В кино он сделал намного больше, чем в поэзии, но по жизни был гораздо больше поэтом, чем драматургом», – пишут одни. «Он был сценаристом, киношником с тонкой душой поэта, которая мешала ему «пробивать» свои задумки, но и определяла его удивительную кинематографическую чуткость. Фильмы по его сценариям давно стали культовыми, им подражало и продолжает подражать не одно поколение кинематографистов», – возражают другие.
Как бы то ни было, но Геннадий Шпаликов погиб страшной смертью одинокого (от него ушла жена с ребенком), спившегося и отчаявшегося человека, который давно уже «достал» своих прежних друзей постоянными просьбами подкинуть денег на выпивку. 1 ноября 1974 г. он повесился на чердаке одной из писательских дач в Переделкино.
Утром последнего дня своей жизни Геннадий отправился к знакомому художнику и попросил у него в долг несколько рублей, но тот ему отказал. Зато некий режиссер чуть позже пошел ему навстречу и дал денег. После этого Шпаликов отправился на Новодевичье кладбище, где в тот день открывалась мемориальная доска на могиле режиссера М. Ромма. Здесь он попытался выступить с речью, но его не пустили к трибуне. После траурного митинга Шпаликов ушел с кладбища с Григорием Гориным, у которого выпросил некоторую сумму на дешевое вино.
Геннадий выпил вина и быстро захмелел – до этого он не пил несколько месяцев, писал сценарий фильма «Девочка Надя, чего тебе надо?». Приехав в Переделкино, он поднялся на второй этаж одной из дач и там повесился, соорудив петлю из собственного шарфа.
Тело Шпаликова первым обнаружил Григорий Горин, он вызвал милицию и успел до ее приезда спрятать бумаги покойного, которые, останься они на столе, наверняка бы пропали. Ему было всего тридцать семь – он сам когда-то напророчил, что проживет до 37 лет, как Пушкин, потому что дольше жить поэту неприлично.
Велик соблазн сделать глобальное обобщение, мол, Геннадий Шпаликов объединил в себе судьбу трех российских поэтов, добровольно ушедших из жизни. Он любил советскую страну с преданностью Маяковского, прожил последние годы, как Есенин: с запоями, загулами, приводами в милицию, а закончил ее – как Марина Цветаева (здесь тоже фигурирует нищета, отчаяние и Дом творчества писателей, правда, на это раз в Переделкине). Но все творчество Шпаликова восстает против такого пафоса: его стихи и фильмы не несли ни маяковской патетики, ни есенинского надрыва, ни цветаевской страстности.
Пожалуй, единственное, что действительно объединяло его с этими поэтами, – это приверженность теме самоубийства, которая красной нитью проходила через все его творчество, начиная с первых проб пера. И вот доказательство. Первый сценарий, написанный им в 19 лет, назывался «Человек умер». В нем, в частности, в издевательских тонах описан разговор студентов, обсуждающих самоубийство сокурсника по имени… Геннадий Шпаликов. А вот последний, изначально «непроходной» киносценарий «Девочка Надя, чего тебе надо?», законченный Шпаликовым за несколько дней до смерти и отосланный в Госкино на рассмотрение (так когда-то бросали перчатку, желая вызвать обидчика на дуэль). Краткое содержание сюжета: ударница производства, токарь Надя становится депутатом Верховного Совета СССР. Все идет хорошо, но в какой-то момент удача поворачивается к ней спиной и отчаявшаяся Надя публично сжигает себя на городской свалке.
