Книга Уинстон Черчилль. Власть воображения - Франсуа Керсоди

«Вторая мировая война», несомненно, имела огромный успех по обе стороны Атлантики, что легко понять: первый том, описывавший головокружительное скатывание к войне, содержал не только множество архивных документов о событиях совсем недавнего прошлого, но еще и лирические отступления, подмигивания читателю, цитаты из Библии и даже иногда из поэм, а главное, величественные рифмованные фразы, в которых по-прежнему прослеживалось влияние Гиббона и Маколея: «Так злонамеренность скверных прирастала слабостью добродетельных»; или вот еще воспоминание о «счастливых и благословенных высотах, где все вопросы разрешались в самом большом количестве самым наилучшим образом благодаря благоразумию большинства и выяснению мнения всех». К этому следует добавить, что творение великого человека до выхода в свет последовательно подверглось «цензуре» его супруги, друзей, Министерства иностранных дел, Военного министерства, правительства и короля; чтобы никого не подставить, противоречия сглаживались, слова смягчались, разногласия в части стратегии ретушировались и документы тех лет подчищались. Кроме того, приводя в изобилии собственные указания и предложения времен войны, он ни разу не вставил ответы своих адресатов, которые одни лишь могли позволить понять, какие серьезные возражения вызывали озарения кипучего политика и гиперактивного полководца[232].

Клемент Эттли был вправе рассчитывать, что его знаменитый предшественник, занятый мемуарами, сельскохозяйственными опытами, поездками, детьми и внуками, уже не найдет свободного времени, чтобы влезать в государственные дела. Большая ошибка: Уинстон старался быть в курсе всего и ничуть не утратил грозного красноречия; так, 4 октября 1947 г. он заявил в палате общин о лейбористских руководителях: «Эти несчастные оказались в мрачном и неприятном положении, ибо обещали блага и навязали тяготы, обещали процветание и принесли нищету, обещали победить бедность, чтобы в конечном итоге лишь утратить богатство, превозносили их новый мир, но смогли только разрушить старый…»

Шла ли речь о национализации, государственном распределении, валюте, обороне, Индии, Палестине, Египте или Европе, можно было даже не сомневаться, что старый капитан ветхой консервативной посудины окажется на своем посту за штурвалом, изрыгая проклятия в адрес лейбористов и отважно устремляясь сквозь бури, которые сам же и вызвал. Но команда бунтовала, поскольку старый морской волк часто вел свой корабль вслепую среди скал: он нападал на программу лейбористов, не имея собственного плана взамен предложенной ими национализации Английского банка, железных дорог и служб здравоохранения[233]; он выступал против проекта конституции Индии и предоставления этой стране независимости, но его предложения, сводившиеся к возвращению политики времен его молодости и расчленению страны на княжества под английским диктатом, были столь явно ретроградными, что их даже не решались озвучить публично; в отношении Палестины он высказался за отказ от мандата и неограниченную поддержку еврейским колонистам, а позже – новому государству Израиль, но его позиция стала совершенно неприемлемой, когда террористы из «Группы Штерн» казнили английских военных и израильская авиация сбила несколько самолетов Королевских ВВС[234]; он восстал против проекта эвакуации зоны Суэцкого канала, но не мог объяснить, как нахождение британских войск в этом регионе может не вступать в противоречие с египетским суверенитетом; он требовал проведения встречи на высшем уровне в Москве, забывая о том, что для диалога требуется по меньшей мере наличие собеседника и предмета для обсуждения; он хотел, чтобы Германия внесла свой вклад в оборону Европы, но боялся возрождения немецкой армии; он призывал заставить СССР вывести войска из Восточной Европы под угрозой применения атомного оружия, но американцы отказались, а британцы не имели для этого средств; он обвинял премьер-министра Эттли в отсутствии интереса к проектам европейского союза, но его собственная позиция в отношении нерушимых связей между Великобританией и Содружеством и привилегированного партнерства с США не скрывала крайней эфемерности его европейских обязательств; он обвинял правительство в медлительности в области разработки атомного оружия, не имея понятия о реальном продвижении британских исследований; он мог критиковать просчеты лейбористов в части обороны, но был вынужден поддержать их политику по сохранению воинской повинности, ускоренному перевооружению и вступлению в Организацию Североатлантического договора (НАТО). К сему следует добавить, что основоположник «холодной войны» обменивался дружескими посланиями со Сталиным, в частности по случаю их дней рождения! Однако все эти противоречия не помешали ему проводить политику личной дипломатии, встречаясь с израильским президентом Хаимом Вейцманом или мусульманским лидером Джинна[235], основать в 1948 г. «Движение за единую Европу», чьим генеральным секретарем стал его зять Дункан Сэндис, быть звездой первых заседаний Совета Европы и способствовать вступлению Германии в эту организацию, равно как и созданию европейской армии.

Немало членов правительства лейбористов с бессильным гневом следили за его манипуляциями и трюками старого фокусника: став практически живым национальным монументом, он был неприкасаем, тем более что его слова имели неприятную особенность оказываться пророческими: так, в 1947 г. развитие отношений «Восток – Запад», доктрина Трумэна и план Маршалла придали прошлогодней речи в Фултоне впечатляющий провидческий характер; другие его предсказания, например чудовищная резня в Индии после провозглашения независимости, тоже сбывались. Впрочем, Черчилль обещал и начало третьей мировой войны через пять лет, но был достаточно осторожен, чтобы не сделать этого публично![236]Впрочем, для лейбористов любопытный прорицатель оказался совершенно необходимым в роли советчика и даже маклера: когда требовалось добиться более выгодных условий в ходе финансовых переговоров с США, проверить речь, подготовленную премьер-министром для короля, или высказать экспертное мнение по вопросам реорганизации обороны, в правительстве привыкли негласно прибегать к его услугам. Как уже бывало в 1936 и 1938 гг., непримиримые политические враги яростно бранились в палате общин, а позже культурно общались в кулуарах. Да и сами обвинения создавали странное ощущение дежавю: как после Англо-бурской или Первой мировой войн, Черчилль упрекал правительство в мстительном преследовании побежденного врага, рекомендовал поддержать экономическое возрождение Германии и просил о снисхождении к ее маршалам, содержавшимся в заключении; и как в 1938 г., беспокоился о слабости Королевских ВВС и обрушивался на недальновидность правительства, которое посреди программы ускоренного перевооружения принялось распродавать оружие и снаряжение за рубеж, в том числе потенциальному противнику! Что за жестокая и причудливая судьба без конца возвращала Уинстона Черчилля в одни и те же гротескные и драматичные ситуации?