Книга Последний мужчина - Михаил Сергеев

— Что ж, и здесь соглашусь, — знакомый голос был подчёркнуто доброжелателен. — И я грешу некоторым требованием, хотя бы к начитанности слушателя. Но и вы согласитесь, такое нельзя отнести к нашим достоинствам. Как помощникам прихожанина. Ведь когда сами утверждаем, что почти все оккультные доктрины так или иначе признают христианство, правда, не нормальное, а некое тайное, якобы проповеданное Христом на ухо своим ученикам, что утверждать нет ни малейших оснований, мы невольно требуем изучения, а не прочтения Евангелий! От простого человека, ставящего свечку. Объявите доктрину тайной, неким тайным знанием, и люди, главный источник информации которых — телевизор, ваши. Уведут! Молодежь сплошь и рядом в сетях и удавках самых благовидных, по их мнению, личностей. Е[ет. Нужны и другие пути.

— Например?

— Например? Ну хотя бы романы.

— Романы?

— Да. Художественная литература, за внешней притягательностью которой скрыт свет. Ну и, конечно, все ветви культурного древа. Нравственно-просветительского. А не оккультно-манящего. По тому же их принципу. Ведь, в конце концов, задача миссионера лишь одна — бросить семя. В воду, покрытую тиной и плесенью современных постановок. Большинства. Выключить телевизор вы не сможете никогда.

— Ну… да, — задумчиво протянул другой. — Я прочел ваши уроки, отец Андрей, по основам православной культуры в школе. О людоедах. О том, что унижать человека, зависящего от тебя, требовать от него взяток, отнимать его имущество и средства к жизни — это людоедство. Но как вы применили это к детскому уму! — Говоривший всплеснул руками. — Предупреждая, что есть и другая форма этого беззакония. О ней, если я правильно цитирую, говорит народное присловье «сживать со свету». Даже в классе может завестись стая людоедов. Она живёт, поднимается и растёт. Такая стая по указанию вожака выбирает себе жертву. Так, кажется, пишете вы? Обычно это тот, кто в чем-то на них не похож. Это может быть отличник. Очкарик. Полный ребенок. Или другой национальности. Человек, однажды действительно допустивший ошибку, или же просто тот, кто повёл себя так, как не ведут себя людоеды.

— Да, да, цитируете правильно. Я рассказываю детям, что стая использует любой повод, чтобы выразить своё презрение к этому человеку. Любое его слово перевирается и становится предметом для дразнилок. Его провоцируют, задирают. Член стаи не имеет права сказать о жертве доброе слово — иначе свои же загрызут. Стая по отношению к жертве разрешает себе то, что считает недопустимым в отношениях между своими. И члены стаи, вырастая, вливаются в такую же, снимая уже фильмы, ставя пьесы, управляя социумом. Доступность понимания, мне кажется, достигнута.

— О да! Но вы не дали мне закончить. Уроки нравственности… Привить зачатки её не берётся ни один предмет. Но! Поразило меня другое! Вопросы, предлагаемые в конце урока: показывают ли людоедов по телевизору и могут ли людоеды сами вести телепередачи? Ведь это находка! Вам удалось!

— Оставьте, коллега… Кстати, дети отвечали, что людоедов по телевизору смотрят их родители. Чего же мы ждём? Более изощрённого примера не даст им никто. Впереди у таких матерей муки уже со взрослыми детьми.

Тут терпение Сергея иссякло. Поворот был таким резким, что стул скрипнул, заставив замолчать говоривших. Оба обернулись.

— Ёлки-палки! — вырвалось у него. — Ведь вчера… эта чушь в интернете…

— Да, да, — улыбнулся один из мужчин. — Бывает.

— Вы считаете, не специально? Простите, я забыл поздороваться… — было видно, что Сергей неподдельно рад видеть того в добром здравии.

— Как знать, как знать, — покачал головой другой.

— Я будто бы ношу какую-то скинул. Так расстроился вчера, поверьте, отец Андрей, искренне. — Их новый собеседник прижал руку к сердцу.

— Что ж, спасибо, — мужчина со знакомым голосом продолжал улыбаться. — А мы вот с отцом Александром Менем, — он указал на человека с густой волнистой шевелюрой, сидящего рядом, — решили расставить некоторые точки.

Сергей всмотрелся в соседа и тихо прошептал:

— Вот так да! Ох-хо-хо! — Но тут же, вспомнив о череде подобных событий в последнее время, далеко не радостных, в отличие от сегодняшнего, попытался взять себя в руки. — Впрочем, простите, не буду вам мешать. — И от охватившего чувства, забыв и цель своего прихода, и вопрос, который только что занимал его, и уже не придавая значения отсутствию своих спутников, потянулся к графину.

— Не охайте, — добродушно, но громко прервал его движение отец Андрей, — это придётся сделать чуть позже.

Рука Сергея замерла над почти наполненной рюмкой.

— Выпить или охнуть?.. — всё ещё улыбаясь, попытался отшутиться он, поворачиваясь снова. Но, увидев лицо говорившего, посерьёзнел: — Что значат ваши слова? И когда позже?

— Уже. И охнуть. — тот наклонился и негромко произнес:

— Умер Сапронов. Вчера. А теперь, пожалуй, нам пора. — И, кивнув собеседнику, начал подниматься из-за стола.

Через минуту Сергей остался в зале один.

— Ну, батенька, так нечестно! — услышал он голос Меркулова.

— Да вы прямо под руку, — держащий рюмку старался скрыть натянутой улыбкой одному ему понятную озадаченность. Разливая подошедшим водку, он решил не делиться с ними причиной.

— А у нас вот… не очень приятная новость, — режиссёр опрокинул стопку и, с хрустом закусив огурцом, добавил: — Как там в фильме — «небольшая техническая неувязка». Впрочем, поправимая. Я правильно изъясняюсь? — Он посмотрел на Богданова. — Расскажи ещё раз.

Богданов нахмурился и тихо начал:

— Понимаете, молодой человек, сегодня утром ко мне заявилась посетительница…

Уже на второй минуте рассказа у Сергея поплыло перед глазами от странного предчувствия. Когда неприятные мгновения миновали, он, с трудом выговаривая слова, прервал секретаря:

— Простите, кофточка была красной?

— Ну… да, — подумав, ответил Юрий Николаевич. Слегка смутившись. — Я опустил эту несущественную деталь, а почему вы спрашиваете?

— Нет, нет. Всего лишь ассоциации, продолжайте, пожалуйста.

Все остальное он слушал машинально. Лицо больше ничего не выражало.

«Ну, так я сказал Василию Ивановичу, что, безусловно, откажу ей… он убедил меня, что эта книга — самое ценное, чем вы обладаете», — услышал Сергей последние слова и поймал вопросительный взгляд обоих. Друзья не понимали его спокойствия.

— Юрий Николаевич и вы, Василий Иванович… Звонить никому не надо. Нужда отпала… Сапронов умер.

— Когда? — воскликнул Богданов, поправляя очки.

— Вчера. В Иркутске.

— Да, надо бы помянуть, — мрачно сказал Меркулов и потянулся к графину. Он не был знаком с издателем, но услышанное о нем сегодня не оставляло ни малейших сомнений в порядочности последнего. По жизни зная, какая это редкость, режиссёр искренне расстроился. — Откуда новость? — не отрывая глаз от печально наклонившегося горлышка графина, без тени удивления спросил он.