Книга Коринна, или Италия - Жермена де Сталь

Глава третья

Люсиль была удручена отъездом Освальда; но в последнее время он был так угрюм и молчалив в ее присутствии, что ее природная застенчивость лишь усилилась и у нее не хватило духу сказать ему о своей беременности; уже находясь на островах, он узнал об этом из письма леди Эджермон, от которой дочь долгое время тоже скрывала это событие. Лорду Нельвилю казалось, что Люсиль весьма холодно с ним простилась; он не понимал, что происходило у нее в душе, и, сравнивая ее немую грусть с красноречивыми сетованиями Коринны при расставании с ним в Венеции, без колебания решил, что Люсиль его не слишком сильно любит. Однако за четыре года его отсутствия она не знала ни одного счастливого дня. Даже рождение дочери лишь ненадолго отвлекло ее от постоянных тревог за супруга, подвергавшегося опасностям войны. Но вскоре ее постигло новое горе: мало-помалу ей стало известно об отношениях Коринны и лорда Нельвиля. Граф д’Эрфейль, который провел около года в Шотландии и нередко посещал леди Эджермон и ее дочь, был твердо убежден, что никому не открыл тайну поездки Коринны в Англию; но он так часто прибегал к иносказаниям, а когда беседа иссякала, постоянно заводил речь о предмете, столь живо занимавшем Люсиль, что в конце концов она все узнала. При всей своей невинности она сумела выпытать то, что ей было нужно, у графа д’Эрфейля, тем более что это не стоило особых трудов.

Леди Эджермон, с каждым днем все более обеспокоенная своим здоровьем, не догадывалась, сколько усилий приложила ее дочь, чтобы открыть ужасную для нее правду; но, видя, как она грустит, мать добилась у нее признания в ее горестях. Леди Эджермон очень сурово осудила Коринну за ее поездку в Англию. Но Люсиль отнеслась к этому совсем по-другому: она то мучилась ревностью к Коринне, то порицала Освальда, который был так жесток к женщине, столь горячо его любившей; ей казалось, что и ее счастье под угрозой, что ей самой следует бояться человека, который так легко пожертвовал счастьем другой. Она всегда чувствовала нежность и благодарность к сестре, и та внушала ей глубокое сострадание; она и не думала гордиться жертвой, которую ради нее принес Освальд, и с болью в сердце подозревала, что он избрал ее лишь потому, что она занимала более высокое положение в обществе, чем Коринна; она вспомнила, что он долго не решался просить ее руки, что через несколько дней после свадьбы он пришел в мрачное настроение, и с горечью убеждалась, что муж не любит ее. Леди Эджермон могла бы успокоить Люсиль, находившуюся в таком тяжелом состоянии; но эта особа не ведала снисходительности, не признавала ничего, кроме долга и семейных обязанностей, и осуждала всякое нарушение установленных правил. Ей не приходило в голову посоветовать дочери, чтобы та постаралась бережным и чутким отношением вернуть себе любовь мужа; напротив, ей представлялось, что только суровыми упреками можно вызвать в нем раскаяние; она разделяла тревоги дочери и возмущалась тем, что такую прелестную женщину не оценил муж; и вместо того чтобы утешить Люсиль, убедив ее, что Освальд любит ее больше, чем это кажется, леди Эджермон разжигала ее беспокойство, желая возбудить в ней гордость. Люсиль, более мягкая и рассудительная, чем мать, не следовала слепо ее советам, но все же от них оставался в ее душе какой-то горький осадок; и в ее письмах к лорду Нельвилю было меньше нежности, чем в ее сердце.

Между тем Освальд проявил на войне блистательную храбрость: не раз он рисковал жизнью, стремясь не столько к славе, сколько к гибели. Многие замечали, что он находил наслаждение в опасности: в день сражения он имел более веселый, оживленный и довольный вид, чем обычно; лицо его вспыхивало от радости, когда раздавался звон оружия, и в такие минуты ему казалось, что с души у него падает камень и ему становится легче дышать. Солдаты боготворили его, товарищи восхищались им; он вел кипучую жизнь, правда не дарившую счастья, но ему удавалось хотя бы иногда забыть о прошлом и отвлечься от дум о будущем. Он получал письма от жены, находил их холодными, но привык к этому. Образ Коринны часто представал перед ним на фоне дивной южной ночи, которая наводит на мысль о величии природы и ее Творца; тропическая лихорадка и военные опасности ежедневно угрожали его жизни, и, находясь на краю гибели, он чувствовал себя менее виновным; мы прощаем врагам, когда они близки к смерти, и, чувствуя ее близость, становимся снисходительнее и к себе. Лорд Нельвиль воображал, как будет проливать слезы Коринна, когда узнает, что его уже нет в живых; он забывал о слезах, которые она проливала по его вине.

Среди военных тревог, готовый встретить любые превратности судьбы, он гораздо больше думал о Коринне, чем о Люсиль; он так часто говорил с ней о смерти, они столько раз размышляли вместе о самых серьезных предметах, что, когда его занимали важные вопросы, возникающие обычно в обстановке войны, ему казалось, что он продолжает беседовать с Коринной. Он неизменно обращался к ней, находясь в одиночестве, хоть и мог предполагать, что она гневается на него. Ему казалось, что они понимают друг друга, невзирая на разлуку, даже невзирая на измену. Вспоминая о кроткой Люсиль, он не помышлял о том, что нанес ей обиду; ему представлялось, что он должен быть ее защитником и всячески оберегать ее от глубоких и печальных мыслей.

Наконец полк, которым командовал лорд Нельвиль, был отозван в Англию, и он вернулся на родину; спокойствие, царившее на корабле, было ему не так приятно, как шум битвы. Деятельное существование заменяло ему духовные радости, какими он некогда наслаждался в обществе Коринны. Он еще не изведал покоя вдали от нее. Любовь, какую он сумел внушить солдатам, их восторженная привязанность, их преданность и уважение, которое они ему оказывали, — все это еще поддерживало в нем во время переезда интерес к военной жизни. Но когда он сошел с корабля, и этот интерес в нем угас.

Глава четвертая

Лорд Нельвиль поехал в Нортумберленд, в имение леди Эджермон; ему предстояло заново познакомиться со своей семьей, от которой он отвык за четыре года. Люсиль подвела к нему дочь, которой пошел уже четвертый год, с такой робостью, какую может испытывать только виновная женщина. Малютка походила на Коринну: Люсиль во время беременности постоянно думала о старшей сестре; и у Жюльетты, как назвали девочку, были волосы и глаза Коринны. Заметив это, лорд Нельвиль взволновался; он взял ее на руки и с нежностью прижал к сердцу. Люсиль решила, что его порыв вызван воспоминанием о Коринне, и с этой минуты уже не могла всей душой радоваться любви, которую лорд Нельвиль выказывал Жюльетте.

Люсиль еще больше похорошела, ей было теперь почти двадцать лет. В ее красоте появилось что-то величавое, и лорд Нельвиль проникся к ней уважением. Леди Эджермон уже не поднималась с постели, и у нее бывали приступы уныния и дурного настроения. Однако она с радостью встретила лорда Нельвиля, ибо ее мучил страх, что она умрет в его отсутствие и дочь останется одна на свете. Лорд Нельвиль так привык к деятельной жизни, что ему было тягостно проводить почти целый день в спальне тещи, никого не допускавшей к себе, кроме зятя и дочери. Люсиль по-прежнему горячо любила лорда Нельвиля; но она страдала, думая, что он не любит ее, и, скрывая из гордости, что ей известно его чувство к Коринне, таила в душе ревность. Поэтому она проявляла в обращении с ним чрезмерную сдержанность, была молчалива и казалась более холодной, чем была в действительности. Когда супруг советовал ей относиться с большим интересом к окружающему, добавляя, что тогда ее беседа стала бы гораздо увлекательней, ей казалось, что он вспоминает при этом о Коринне, она обижалась и не желала воспользоваться его уроками. В характере Люсиль было много мягкости, но мать сумела ограничить ее кругозор; когда лорд Нельвиль говорил о возвышающем действии поэзии и о радостях, какие дарит искусство, ей думалось, что он вспоминает об Италии, и она довольно сухо отзывалась на его энтузиазм, усматривая в этом влияние Коринны. Будь Люсиль в ином расположении духа, она внимательнее прислушалась бы к словам мужа и постаралась бы ему понравиться.