Книга Аввакум - Владислав Бахревский

– Ясновельможный пан Василий Борисович, ты – гроза всех наших врагов и стена наша крепкая, на тебя уповаем и твоей ясновельможной милости кланяемся, ибо как ты сделаешь, так и будет наилучше, умнее и победительнее. Ударить бы нам на Потоцкого раньше, чем татары к нему пришли, но теперь татары пришли, и чего про то говорить?

И более ничего не прибавил.

Миргородский полковник Павел Апостол сказал, не лукавя:

– Сколько войска у Потоцкого, мы толком не знаем. Идти на него – как бы в засаду не угодить. Стоять тоже плохо. Места здесь низкие. Пойдут дожди – все в болоте окажемся. Мы побьем ляхов, если полки гетмана не подведут.

– Всей-то казачьей силой да с московскими рейтарами, солдатами – не одолеть коронного гетмана?! – удивился киевский полковник Дворецкий. – Спешить, может, и не надо, коли гетман не спешит. Но побить ляхов мы побьем.

Скороговорочкой, тревожно поглядывая на полковников, на воевод, заговорил князь Григорий Козловский:

– Нельзя полагаться на то, что если мы не ведаем, где наш враг и сколько у него войска, так и он не ведает о численности нашего войска и о его местоположении. У нас большой обоз, этот обоз привлечет к нам всю массу татар. Господа! Как мы можем двигаться вперед, если не уверены, что уже в первой балке нас не ждут татары или еще хуже – крылатая польская конница? Меня очень тревожит, что гетман от нас далеко. Я, как себе, верю полкам казаков, которые идут с нами, но я не могу быть уверенным в других полках, ибо уже видел и испытал переменчивость полковников и целых полков, когда эти полки переходили на сторону противника или вдруг покидали поле боя. Я предлагаю – не идти наугад и не искать поляков и татар. Лучше всего отойти. Но если отойти нельзя, то надо выждать. Пусть враг обнаружит себя, свои силы, свои устремления.

Слушая умного Козловского, Шереметев нетерпеливо похлопывал ладонью о колено.

– Полно тебе, князь! Полно! – воскликнул Василий Борисович, дождавшись, когда Козловский кончит свою речь. – У нас с обозными больше сорока тысяч. Сегодня же пошлем в Бар, чтобы шли к Межибожу все четыре полка, которые там стоят. Вот нас уже и шестьдесят тысяч… И отчего ты решил, что мы не знаем, сколько у Потоцкого войска? Тринадцать тысяч, ну пятнадцать с отщепенцами Ивана Выговского. Пусть еще сорок тысяч татар. Татарских толп. А у нас войско. И почему мы не знаем, где стоит Потоцкий? У Межибожа он стоит. – Повернулся к Осипу Щербатову: – Окольничий, князь, ты-то что думаешь?

Щербатов про себя был согласен с Козловским, но не хотелось идти против желаний Шереметева. Шереметев человек удачливый, и потому Щербатов поддержал Шереметева:

– Полковник Апостол правильно сказал: чем нам стоять и ждать, пока пойдут дожди и мы окажемся в болоте, надо идти вперед, найти врага и уничтожить его.

– Вот это по-нашему! – воскликнул Шереметев. – Я, господа и панове, дал одному близкому мне человеку обет привести короля в серебряных кандалах. Кандалы кузнец выковал – нужен король. Так что, господа и панове, завтра собирайтесь, а послезавтра выступаем.

В поход отправились 27 августа.

С войсками гетмана назначили соединиться 25 сентября под Чудновом, но 30 августа передовой отряд наскочил на польских фуражиров, забиравших сено у местных жителей, и в тот же день случилось несколько коротких стычек с разъездами татар и поляков. У пленных узнали: коронный гетман не ждет Шереметева, но сам идет искать его. Коронный гетман уже не в Межибоже, а в Любаре. Шереметев тотчас повернул войско на Любар.

3

Река на изгибе вливалась в свинцово-сизую, идущую валом грозовую тучу.

– Как называется река? – спросил Шереметев.

– Шкуратовка. До Любара отсюда пять верст, – объяснил Шереметеву полковник Апостол, приехавший к воеводе с новостью: миргородские казаки взяли в плен трех поляков, и все они оказались из отряда надворного маршалка пана Юрия Любомирского. Любомирский пришел к Потоцкому с семнадцатью тысячами тяжелой и легкой конницы.

– Я предлагал искать коронного гетмана, – сказал Апостол, глядя Шереметеву в глаза, – но теперь думаю, не лучше ли нам повернуть, соединиться с гетманом, а уж потом и воевать.

– Поздно! – тихонько вскрикнул Василий Борисович, ибо увидел, как из-под тучи блеснули огни, и через мгновение над зеленым просторным полем раскатились громы пушек. – Началось, пан Апостол. С Богом! В бой! Ныне день семи отроков эфесских. Да помолятся они о нас!

Содрогнулось русское и казачье войско от нежданного огня и свинца, но не отшатнулось, не попятилось. Смертная дрожь и конец пронимает. Вскрикнула душа – и снова человек человеком, конь конем. Только глаза иначе смотрят, только рука ухватилась за ружье или за саблю, только дыхание то замрет, то заспешит: стала Божья тварь сразу и дичью и ловцом.

Ошеломляя русское войско, польский генерал немец Вольф ударил изо всех пушек, и тотчас были пущены крылатые. Могучая бронированная конница, колебля землю, поднимая вихрь, воя ветром в куцых крыльях за спиною, двинулась как сама смерть.

Пехота фон Стадена и Крафорта встретила конницу частоколом копий и ружейными залпами. Рейтары фон Ховена, драгуны Яндера ударили с флангов, и гроза оказалась отвратимой – крылатые повернули, уступая поле пушкам и пехоте.

– Князь! – обратился Шереметев к Григорию Козловскому. – Встань со своим полком в нашем тылу. Как бы татары не явились.

Василий Борисович озадачился не внезапно начавшимся сражением, а тем, что он, искавший неприятеля, был этим неприятелем найден и атакован. Не он, Шереметев, рвался на окопы поляков, чтобы смять, развеять, уничтожить, но это на его великолепное войско наскакивали со всех сторон, теснили, рассекали, охватывали кольцами неудачно выдвинутые отряды, рубили, захватывали в плен.

Самое скверное – нигде не было сколько-нибудь высокого места, чтобы обозреть порядки противника. Приходилось отбиваться, не помышляя о контрнаступлении.

Бой начался утром и не затих, не потерял напряжения в полдень, и за полдень, и поздним вечером. Это означало: сил у поляков много и они уверены в своей победе.

Не видя конца сражению, Шереметев приказал кашеварам варить казацкий кулеш и кормить во всех местах, где бой стихнет. Поляки, увидев дымы кухонь, напали на русско-казацкое войско всею конницей, польской и татарской. Любомирскому удалось вклиниться между полками иноземного строя и казаками Цецуры.

Шереметев с двумя тысячами рейтар поскакал в эту брешь, выдавил из своего стана крылатых и погнал к реке. Но из-за реки на помощь Любомирскому явился нуреддин Келькимет.

Рейтары отхлынули, поляки снова пошли в бой, и скакавший при наступлении впереди, а теперь оказавшийся в задних рядах знаменщик Шереметева был осажден с лошади вместе со знаменем и схвачен. Знаменщика тотчас переправили через Шкуратовку к Потоцкому, и Потоцкий без малого промедления, невзирая на позднее время, отправил первый свой трофей – знамя русского воеводы и знаменщика – к королю Яну Казимиру.