Книга Большая книга перемен - Алексей Слаповский

Рассказывая о дальнейших событиях, я помнил, что это пустое место зияет и требует заполнения. Не раз возвращался, пробовал что-то написать, нельзя же пропустить такой важный эпизод!

Но меня неизменно охватывало чувство непреодолимого омерзения, смертельной тоски. Я чувствовал себя униженным дурацкой необходимостью писать о том, о чем не хочу.

Но кто сказал, что это необходимость?

В результате пустое место осталось пустым.

И – так тому и быть.

Кому хочется, сам вообразит этот разговор, а кому не хочется – и не надо.

53. ЦЗЯНЬ. Течение

__________

__________

____ ____

__________

____ ____

____ ____

У черепахи не меньше шансов прийти к финишу первой, чем у зайца.

Жизнь всегда короче, чем хочется, но всегда длиннее, чем могла быть, скажу я вам, перефразируя какого-то мудреца, только вот не помню, кого именно. А может, я и сам это смудрил ненароком, но стесняюсь признаться. Стеснительность вообще моя природная черта – как сына или, вернее сказать, брата своего народа. (Именно брата, будь я поэт, я, в подражание Пастернаку, написал бы книгу стихов «Брат мой народ».)

Я вот соскочил, то есть не я, а роман, с истории про жизнь и про любовь на сплошную почти что публицистику, и стесняюсь. Я же с советских времени не люблю политики, злободневности, фельетонности – и вот, посмотрите, что со мной сделало время, не хочу, а постоянно съезжаю в это болото. Докачусь до того, что начну обличать властителей или считать, у кого сколько домов, автомобилей и миллионов рублей денег. Прямо стыдно, честное слово. О вечном надобно думать, о душе.

Но душа нигде и ни в чем не отдыхает, наоборот, во всем так или иначе присутствует. И вечное складывается в том числе из такой шелухи, что трудно вообразить. Мне сказал недавно умный человек, тоже писатель:

– Для меня, знаешь ли, то, что вчера меня обсчитали на рынке, а двадцать лет назад не хватало колбасы и водки, теперь не тема. Это – фактура. Фактура уйдет – что останется?

Я его понимаю. Его роман недавно перевели и издали в зарубежной стране, но книга расходится плохо, издатели списывают на то, что, дескать, Россия не в моде, а многие русские реалии их читателям непонятны. Вот он и решил, что фактура подвела. Страна подвела, если продолжить мысль.

Одно из двух: либо издатели врут, либо про реалии эти написано плохо.

Да, обсчитали на рынке – не тема. Мелкий бытовой случай. Но душа участвовала в этом случае или нет? Душа того, кто обсчитывал и кого обсчитывали?

То, что было продано, давно съедено или изношено, а душа помнит.

Та же водка, будь она неладна. Хватит уже вспоминать об этих очередях, как и о руководящей роли партии, о культе личности, о ГУЛАГе и прочем. Хватит, надоело. Вспомним лучше о Гагарине и о том, что народ в советское время получил какое-никакое жилье, автомат Калашникова и ядерный щит.

Вспомним, конечно.

Но все-таки о водке. Вот зимний вечер, очередь человек на двести, до закрытия час, до Нового года два дня, обледенелое крыльцо, я в первых рядах, ломлюсь, пихаюсь, и тут меня нагло кто-то хватает за шиворот и начинает оттаскивать. Я, не оглядываясь, через плечо сую кулаком назад и чувствую, что попадаю прямиком в наглое мурло, в зубы, поранив при этом кулак. Захват тут же ослабевает, я рвусь дальше, попадаю внутрь, достигаю прилавка по ногам, рукам и головам – и, о счастье!

Но.

Человек тот, быть может, упал от моего удара. Его, быть может, затоптали до смерти. И не знаю уж, как саднит моя душа от этого воспоминания, но на указательном пальце правой руки остался шрамик. И тоже не саднит, даже в плохою погоду, но вот она, тонкая светлая полоска, которую видно при любом загаре. Напоминает.

То есть, получается, я, благопристойный литератор, лет уж восемь как положивший за правило не брать наличных в конверте, а только через банк, только с уплатой налогов, и сразу же загордившийся собственной честностью, тем не менее, возможно, убийца?

Вот вам и злободневка, и мелочь. Про водку зарубежные читатели действительно могут не понять, а про шрамик понять должны – вещь общечеловеческого значения. Небось, им тоже есть где потолкаться и заехать, не глядя, в зубы ближнему с непредсказуемым результатом.

Я уже не раз говорил про это, я повторяюсь (сколько я вообще повторяюсь – отдельная тема). Я сам себе напоминаю директора школы, где я учился. Тот обязательно раз в неделю устраивал общешкольные линейки. Выстроив в каре полторы тысячи учеников в спортзале, он произносил свою державную речь не меньше часа, содержание ее всегда сводилось к следующему:

– Вы хоть ученики, но в школе должны быть хозяева́!

Ударение при этом ставил на последнем слоге, уже одно это давало мне повод его не любить. Затем он разворачивал этот тезис, подробно – на память! – рассказывая, кто что разбил, кто был пойман в туалете с сигаретой, кто пытался выкрасть школьный журнал из учительской, но был схвачен. Виновные поочередно выходили, директор каждому задавал вопрос:

– Ну? И что ты нам скажешь на это?

Ответом было молчание или шепот:

– Я случайно, я больше не буду.

– Ничего случайного не бывает! – вещал директор. – Сегодня ты хотел украсть журнал, завтра украдешь деньги, послезавтра сядешь в тюрьму!

В данном конкретном случае, с журналом, он, кстати, оказался не прав, я знал того, кто пытался украсть журнал, он сделал это из благородных побуждений – чтобы вырвать страницу, на которой его любимой девушке поставили несправедливую двойку. Этот человек потом поступил в МВТУ им. Баумана (вообще – светлая голова!), потом работал в Дубне, а когда штат научных сотрудников резко сократили, вынужден был перебраться в Тверь, где продает компьютерное оборудование, по вечерам одиноко читая любимого писателя Ивлина Во.

Вернемся к протяженности времени.

У Сторожева в последнее время было ощущение, что он прожил долгую-долгую жизнь и начал вторую – увы, не заново, а с накопившейся от первой жизни усталостью. Но тем не менее он продолжал упорно ее выстраивать, то есть налаживать отношения с Наташей. Он развлек себя помощью товарищам, но Иванчук закончил ремонт, а выпад Немчинова обернулся публичными путаными извинениями Ильи с упором на досадную оплошность и недосмотр, город даже не успел поговорить на соблазнительные темы.

Сторожеву удалось продать клинику, но не так, как хотелось, а только помещение. Оборудование и мебель перевезли на один из городских коммерческих складов. Но через неделю хозяин сообщил, что цены на складские площади возросли, поскольку возросла плата за электричество, канализацию, водопровод и теплоснабжение. Ни водопровода, ни канализации, ни теплоснабжения на складе не было (имелся только биотуалет во дворе), все это было явным враньем. Сторожев обзванивал клиники, предлагал взять оборудование и мебель, клиники отказывались: нет денег.